(Джек Албертсон не ожидал взрыва. Взрыв застал его врасплох, заставил повернуться на шум. И пусть хаос Джека не встревожил – в юности он работал на шахте и пережил много содроганий земли, так что нервы у него были крепкие, – но определенно вызвал недоумение. Что произошло с этими парнями, если они предпочли воевать, а не выдать эту чертову сумасбродную женщину слугам закона? По мнению Джека, мир с каждым годом становился все безумнее. Его личным Ватерлоо стало избрание шерифом Лайлы Норкросс. Баба в кабинете шерифа! Что могло быть нелепее? Джек Албертсон тут же подал заявление о выходе на пенсию и вернулся домой, чтобы наслаждаться радостями холостяцкой жизни.)
Клинт поднял пистолет, навел прицел на мужчину за бульдозером, нажал спусковой крючок. Последовал выстрел и сочное чваканье: пуля пробила лицевую часть противогаза. Клинт увидел, как голова мужчины дернулась назад, а тело начало оседать.
Господи, подумал он. Возможно, я знал этого человека.
– Пошли, – крикнул Уилли и потянул его к задней двери. Клинт пошел, ноги делали то, что положено. Он не ожидал, что убить человека будет так легко. И от этого на душе было еще муторнее.
Глава 14
Когда Джанетт открыла глаза, лис лежал перед камерой Иви. Его морда касалась потрескавшегося бетонного пола, поросшего зеленым мхом.
– Тоннель, – сказала себе Джанетт. Что-то насчет тоннеля. Она обратилась к лису: – Я прошла через тоннель? Если да, то не помню этого. Ты от Иви?
Он не ответил, хотя Джанетт почти ожидала обратного. (Во снах звери могли говорить, а ей казалось, что это сон… и в то же время не сон.) Лис зевнул, хитро посмотрел на нее и поднялся.
Крыло пустовало, в стене зияла дыра. В коридор вливались лучи утреннего солнца. На кусках бетона белела изморозь, таявшая и превращавшаяся в капельки по мере роста температуры.
Я чувствую, что проснулась, подумала Джанетт. Я точно знаю, что
Лис издал мяукающий звук и потрусил к дыре. Посмотрел на Джанетт, мяукнул еще раз и шагнул в дыру, исчезнув в солнечном свете.
Джанетт осторожно пролезла в дыру, наклонившись, чтобы не пораниться об острые бетонные края, и оказалась на поле высокой сухой травы и подсолнухов. Яркий утренний свет заставил Джанетт сощуриться. Замерзшие травинки хрустели под ногами, а от холодного воздуха кожа под тонкой униформой покрылась мурашками.
Свежий воздух и солнечный свет окончательно разбудили ее. Прежнее тело, измученное шоком, напряжением и длительным недосыпом, теперь казалось сброшенной кожей. Джанетт словно родилась заново.
Лис бежал сквозь траву, ведя Джанетт мимо восточной стены тюрьмы к шоссе номер 31. Джанетт пришлось поторопиться, чтобы поспевать за лисом, а ее глаза постепенно привыкали к яркому свету. Она бросила взгляд на тюрьму. Стены заросли голыми кустами ежевики, у главного входа, также заросшего ежевикой, ржавый остов бульдозера упирался в ржавый остов кемпера. Экстравагантные пучки желтой травы пробились сквозь трещины и выбоины автомобильной стоянки, на которой ржавели другие автомобили. Джанетт посмотрела в противоположную сторону. Забор рухнул – Джанетт видела сетку, блестевшую в сорняках. И хотя Джанетт не могла понять «как» и «почему», она сразу поняла «где»: это была женская тюрьма Дулинга, но много лет спустя.
Ее проводник выскочил из кювета у шоссе номер 31, пересек потрескавшееся, рассыпающееся дорожное полотно и вбежал в сине-зеленую темноту лесистого склона на другой стороне. Рыжий хвост лиса замелькал в сумраке леса.
Джанетт перебежала дорогу, не отрывая взгляда от рыжего пятна. Поскользнулась на замерзшей луже и схватилась за ветку, чтобы не упасть. Свежесть воздуха – запахи смолы, прелых листьев и влажной земли – обжигала горло и проникала в легкие. Она покинула тюрьму, и в голове мелькнуло детское воспоминание, связанное с игрой в «Монополию»: «Выйти из тюрьмы на свободу!» Эта волшебная новая реальность вырезала лесной массив из самого времени, превратила в остров, куда не было доступа промышленным пылесосам, приказам, звякающим ключам, храпу и пердежу заключенных, плачу заключенных, сексу заключенных, гулкому хлопанью дверей. Здесь Джанетт навеки стала единственной владычицей, королевой Джанетт. И как это было сладко – обрести свободу, намного слаще, чем она себе представляла.
А потом…
– Бобби, – прошептала она себе. Имя, которое ей следовало помнить, носить с собой, чтобы ее не искушало желание остаться.
Оценка расстояний Джанетт давалась с трудом: она привыкла к ровной резиновой дорожке вокруг тюремного двора. Каждый круг составлял полмили. Постоянный подъем на юго-запад отнимал больше сил, чем прогулка по ровному кругу, и ей приходилось шагать шире, отчего мышцы бедер ныли, что было одновременно больно и приятно. Лис время от времени останавливался, позволяя ей сократить отрыв, а потом бежал дальше. Джанетт вспотела, несмотря на холод. Воздух резал горло, как бывает на границе зимы и весны. В серо-коричневости леса проглядывали почки с зелеными кончиками, а там, где солнечные лучи падали на землю, она была мягкой.