Спящие красавицы

Мало кто из тех, кому довелось топтать зеленую землю, говорил больше глупостей, чем покойный Лоуэлл Грайнер-старший. Он также верил в НЛО и мстительных лесных духов, принимал за чистую монету пустые обещания угольных компаний. Большой Лоуэлл Грайнер – так его называли, возможно, в честь песни «Большой Джон» старины Джимми Дина. Большой Лоу уже десять лет как лежал в гробу, с полной бутылкой бурбона «Ребел Йелл» и легкими, черными, как уголь, который он добывал.

Его сын Лоуэлл-младший (которого, естественно, звали Маленьким Лоу) с печальным изумлением вспомнил эти слова отца после того, как шериф Лайла Норкросс накрыла его и его старшего брата Мейнарда с десятью килограммами кокаина, горой стимуляторов и всем их оружием. Судя по всему, нить удачи оборвалась, а «Шинола» магическим образом превратилась в говно в тот самый момент, когда команда шерифа воспользовалась тараном, чтобы выбить кухонную дверь старого родового гнезда, фермерского дома на берегу речушки, для которого не годился даже термин «обветшалый».

И хотя Маленький Лоу (чей рост составлял шесть футов один дюйм, а вес – двести сорок фунтов) нисколько не сожалел о содеянном, ему было очень жаль, что все закончилось. В последующие недели, которые он и Мейнард провели в окружной тюрьме в Кофлине, ожидая перевода, большую часть свободного времени Маленький Лоу смаковал былое веселье: спортивные автомобили, на которых они гоняли, красивые дома, в которые вламывались, женщин, которых трахали, многочисленных жлобов, которых избивали, чужаков, пытавшихся браконьерствовать на делянке Грайнеров и теперь лежавших в безымянных могилах среди холмов. Большую часть пяти последних лет они по праву считались серьезными игроками вдоль всего Голубого хребта. Скачка была жаркой, но теперь наступили холода.

По правде говоря, их трахнули во все дырки. У копов была наркота, у копов было оружие, у копов была Китти Макдэвид, которая собиралась показать под присягой, что не раз и не два видела, как Лоуэлл и курьер картеля обменивали упаковки с наличными на пакеты кокаина. Она видела, как он застрелил того болвана из Алабамы, который пытался впарить им фальшивые доллары. У копов была даже C-4, которую братья приберегали к Четвертому июля. (Собирались заложить пластиковую взрывчатку под силосную башню, чтобы посмотреть, взлетит ли она, как ракета с мыса Канаверал.) И хотя скачка выдалась знатной, Лоуэлл не знал, как долго эти воспоминания будут его поддерживать. Мысль о том, что они померкнут и забудутся, вызывала у него депрессию.

Маленький Лоу всерьез думал, что покончит с собой, когда воспоминания иссякнут. Смерти он не боялся. Боялся другого: задохнуться от скуки в какой-нибудь камере, как задохнулся от собственных соплей Большой Лоу, последние годы жизни прикованный к инвалидному креслу и по очереди сосавший «Йелл» и шланг кислородной подушки. А вот недоумок Мейнард вполне мог протянуть в тюрьме несколько десятилетий. Лоуэлла Грайнера-младшего такое не устраивало. Он не желал соглашаться на паршивые карты только ради того, чтобы остаться в игре.

А потом, когда они ожидали предварительного судебного заседания, говно вновь обратилось в «Шинолу». Боже, благослови Аврору, принесшую им свободу.

Вышеуказанная свобода явилась во второй половине прошлого четверга, в тот самый день, когда сонная болезнь обрушилась на Аппалачи. Лоуэлл и Мейнард сидели, прикованные к скамье, у зала заседаний в здании окружного суда Кофлина. И прокурор, и их адвокат должны были прибыть часом ранее.

– Какого хрена! – заявил гондон из полицейского управления Кофлина, которого поставили их охранять. – Бред какой-то. Мне не столько платят, чтобы я весь день нянчился с такими дятлами, как вы двое. Пойду посмотрю, чем занимается судья.

Сквозь армированное стекло напротив их скамьи Лоуэлл видел судью Уайнер, единственную из трех необходимых участников заседания. Она сидела, уперев локти в стол и опустив голову на руки, и дремала. Ни один из братьев на тот момент понятия не имел об Авроре. Коп-гондон – тоже.

– Надеюсь, она откусит ему голову за то, что разбудил ее, – пробормотал Мейнард.

Когда охваченный ужасом полицейский сорвал паутинную маску с лица судьи Альберты Реджины Уайнер, желание Мейнарда сбылось. Не в точности, но, как говорится, и так сойдет.

Прикованные к скамье Лоуэлл и Мейнард видели все сквозь армированное стекло. Зрелище завораживало. Судья, рост которой на каблуках не превышал пяти футов одного дюйма, поднялась, исполненная праведного гнева, и вонзила копу в грудь, скажите аллилуйя, ручку с золотым пером. Ублюдок повалился на ковер, а дама, воспользовавшись преимуществом, схватила лежавший под рукой судейский молоток и принялась лупить копа по лицу, прежде чем тот успел перднуть или крикнуть: «Ваша честь, я протестую!» Разобравшись с копом, судья Уайнер отбросила окровавленный молоток, села на прежнее место, уперла локти в стол, положила голову на руки и вновь погрузилась в сон.

– Брат, ты это видел? – спросил Мейнард.

– Видел, – ответил Лоуэлл.

Мейнард покачал головой, взметнув немытые длинные волосы.