Spero

– Лоялистов… – Берхард скупо усмехнулся. – Чертовски громкое название для двух сотен иберийских наемников при дюжине легких пушек. У нас было пороха на два неполных часа боя, а снарядов и того меньше. Но мы встали там, где приказал наш магнус-принцепс, и, клянусь всеми горами, что ты сейчас видишь, ни единого вздоха не раздалось в наших рядах, когда мы услышали приказ. Укрепиться на перевале и держать его до тех пор, пока не подойдет подмога.

– Я… Читал об этом, – Гримберт кивнул, забыв, что примитивное устройство доспеха не позволяет его шлему имитировать подобный жест. – Мятежный Лотар в сопровождении своего воинства собирался прорываться на юг. Якобы какой-то из венецианских дожей обещал еретику помощь и покровительство на островах Венецианской Республики. И Лотар, зная, что ему не по силам тягаться с императорской армией, собирался воспользоваться его любезным приглашением. Требовалось лишь опередить имперские силы, добравшись до порта в Сан-Ремо, где уже ждали наготове грузовые баржи…

– И он бы добрался, – кивнул Берхард. – Если бы не две сотни иберийских альмогаваров, вставших на перевале и преградивших ему путь. Мятежные бароны Лотара, должно быть, скрежетали зубами, увидев наш жалкий оборонительный порядок. Мы были жалкой силой по сравнению с их войском, но мы были пробкой в бутылке, той самой, что не дает вылиться вину.

– Без сомнения, это был мужественный и…

Берхард даже не стал делать вид, будто слушает его.

– Со стороны это выглядело как гора из бурлящего металла. Войско Лотара, движущееся нам навстречу. Там было не так уж много рыцарей, может, всего около неполных двух дюжин, но против горстки наших жалких пушчонок они выглядели как воинство, исторгнутое самим адом. Сплошь доспехи да гербы, и такие чудные, что и видеть раньше не приходилось. У нас на всю Иберию столько гербов не будет, сдается, сколько в тот день под Равелло засияло…

– Но гербов самого Лотара там, кажется, не было.

– Не было, мессир, – согласился Берхард. – Старый хитрый ублюдок Лотар, может, и погряз в ереси, да только из ума еще не выжил. Отправил в бой присягнувших ему мятежных баронов, сам же остался наблюдать из тыла.

«Да, – подумал Гримберт, – дядюшка Лотар всегда был заправским хитрецом. Многие считали его выжившим из ума чудаком, взявшимся изучать запретные труды арабских алхимиков единственно от скуки и праздности, устав тешить себя всеми доступными ему видами удовольствий. Многие, но только не те, кто знал его близко. Только не я».

* * *

Он помнил тот день, когда получил эту новость. Ее доставил лично Алафрид, императорский сенешаль, не доверив даже зашифрованным каналам связи, и лицо у него в тот день было такое скорбное, словно он привез не личное сообщение от его величества, а тело своего боевого друга в свинцовом гробу, накачанном консервантами.

Обед, данный тем днем в туринском дворце в честь императорского сенешаля, был в меру пышен, но как-то скомкан и недолог. Едва только было покончено с десертом, а придворные шуты, по-обезьяньи гукая, принялись скакать по зале, изображая заигрывания Франциска Седьмого Бретонского с маврами, как герцог де Гиеннь сухо поблагодарил за прием и поднялся – явственный знак того, что торжество пора сворачивать, не дожидаясь того, что, как известно, составляет добрую половину удовольствия от хорошей гулянки – какой-нибудь хорошей свары между рыцарями, которая обязательно закончилась бы оглушительной канонадой на заднем подворье, лишь отдаленно напоминающей рыцарский поединок.

Пока телохранители под руководством церемониймейстера изгоняли из залы нетвердо державшихся на ногах гуляк, а слуги с учтивой поспешностью меняли изгаженные скатерти, Гримберт пригласил господина сенешаля в свой кабинет. Алафрид славился своей прямолинейностью, но даже он не стал переходить сразу к делу. Деловитость может быть добродетелью для торгашей и ростовщиков, но не для особ благородного происхождения.

Они с Гримбертом выкурили по трубке душистого персидского опия, прежде чем тот наконец перешел к делу, перестав делать вид, будто оторвался от важных государственных дел только лишь по той причине, что ему вздумалось пострелять зайцев в туринских лесах.

«Дурные вести, – сообщил он, отложив трубку. – Я много раз предупреждал твоего соседа, маркграфа Лотара из Салуццо о том, что он играет с огнем, но, кажется, он не был достаточно мудр, чтобы прислушаться. Тем хуже для него. Третьего дня его императорское величество тайным эдиктом обвинил его в ереси».

Сказано было достаточно веско, чтобы мягкие серебряные ручьи опиумной эйфории, звенящие в жилах Гримберта, мгновенно пересохли.

«Лотар? Какая ерунда! – вырвалось у него. – Лотар не еретик! Он хитрый старый лжец, развратник и плут. Если его что-то и интересует в этой жизни, так это удовлетворение всех его бесчисленных и гадких склонностей, но ересь?.. Черт, едва ли!»