Spero

Гримберт настроил фокус рыцарских сенсоров на максимум и взглянул в ту сторону, куда прежде с беспокойством посматривал его проводник. Разумеется, ничего не увидел. С наступлением темноты Альбы превращались в россыпи угольно-серых теней с острыми зазубренными контурами. С двух арпанов не рассмотреть и ставшую лагерем армию.

Лаубер. Это слово колючим стальным шипом коснулось затылка. Словно примериваясь, куда лучше вонзиться.

У Лаубера хватит денег, чтобы нанять даже не дюжину ландскнехтов, а целую роту кондотьеров[38] при легких полевых орудиях. Да еще выделить им в помощь столько профессиональных проводников и «альбийских гончих», сколько сыщется во всех окрестных городах.

Лаубер – осторожный в мелочах человек, а еще он всегда доводит дело до конца. И дело, которое называется «Туринский Паук», тоже обязательно должно было быть доведено до конца.

Дьявол. Гримберт едва сдержался от того, чтоб изрыгнуть в микрофоны бронекапсулы сложноустроенное ругательство на латыни – Берхард все равно бы его не понял, а шуметь лишний раз в Альбах – дело для дурака.

Ему следовало догадаться, что псы Лаубера снуют по округе, выискивая его след. Но вот о чем он точно догадаться не смог бы – что они устроили засаду под Бледным Пальцем, точно зная, где его ждать. Этого нельзя было объяснить даже дьявольской проницательностью графа Женевского. Даже вмешательством самого Господа Бога, если на то пошло.

– Как быстро они идут? – кратко спросил он.

Берхард колебался недолго.

– Достаточно быстро, мессир. Если глаза меня не подводят, на каждую нашу лигу они делают три.

– Значит, мы будем идти быстрее! Вспомни самые короткие пути, я введу их в навигационную систему и…

– Без толку, мессир.

– Что?

– Твоя консервная банка, – Берхард коротко махнул рукой в его сторону. – Мы могли бы махнуть через Глейсервилль, вот только ты не пролезешь даже в самую большую его трещину. А на Снежной Карге тебя не выдержит лед, он и под человеком-то играет… Если хочешь уйти от погони, тебе придется…

Черно-белый мир вдруг подернулся рябью, поплыл, утонул в оглушительном шипении. Столь громком, будто весь лежащий в Альбах снег, сколько бы его ни было, вознамерился сойти, увлекаемый одной исполинской лавиной.

Гримберт вздрогнул в своей бронированной капсуле. Не лавина, определил он секундой спустя, и не ошибка в оптических контурах. Это доспех реагирует на мой страх. Страх перед словом, которое еще не было произнесено.

– Нет.

Берхард устало вздохнул. Как вздыхал десятки раз прежде за время их многодневного пути.

– Бросил бы ты эту бочку, пока не поздно. Она тащится медленнее, чем подвода с дровами, а уж топчет так сильно, что стадо коров бы лучше не управилось.

Конечно. Все просто. В мире бывшего альмогавара, кажется, вообще не существовало сложных вещей.

Потушить реактор. Напрячь одряхлевшую руку, заставив ее вытащить гвозди нейроштифтов из черепа. Распахнуть стальной кокон, позволив замерзшему телу выпасть в снег. Снова нырнуть в вечную непроглядную ночь, в которой не существует ни факелов, ни ламп, которую никогда не разогнать ни одной искре.

Ни за что на свете. Никогда. Он никогда больше не обречет себя на эти муки. Не превратится в беспомощное слепо бредущее по жизни существо. Если ему не удалось умереть как Гримберту Туринскому, страшному Пауку, он по крайней мере умрет как рыцарь.

– Я не покину свой доспех, – отчеканил он. – Даже если мы оба полетим в пропасть. Даже если мне суждено изжариться в нем, как в медном быке. Даже если…

Берхард заворочался, устраиваясь на ночевку. Там, где прогорел огонь, снег стаял и земля немного прогрелась. Не настолько, чтоб сделаться мягкой, но Берхард, по-видимому, вполне довольствовался и этим.

– Дело твое. А теперь будь добр заткнуться и не портить мне сон. Грохоту от тебя, как от сарацинской мечети с тремя минаретами…

– Мы ведь не оторвемся, так?

– Не оторвемся, мессир. Пара дней у нас в запасе, пожалуй, есть, но не более того. Захотят – уже завтра догонят. И тогда… Ну, на твоем месте я бы понадеялся, что эти пушки на твоей бочке торчат не для того, чтобы развешивать белье.

Гримберт негромко хмыкнул в душной темноте своего стального гроба, именуемого бронекапсулой. Должно быть, и воздушные фильтры у этой ржавой громадины устроены препаршивым образом, воздух внутри казался ему едким, удушливым, почти непригодным для дыхания.

– Пушки в порядке, но едва ли от этого нам будет легче. С одной рукой тебе чертовски непросто будет налепить достаточно снежков, чтоб обеспечить их боезапасом.

Берхард понял его, не задавая лишних вопросов. Молча кивнул, не переменившись в лице.

– Вот, значит, как…

– Ты знаешь, кто такие забойщики, Берхард?

– Слыхал, но мельком. Рудокопы, руду в штреках отбивают, а что?

Гримберт поморщился.

– Рудокопы здесь ни при чем. В наших краях забойщиками называют профессиональных охотников. Но не на косуль или серн. На людей в доспехах. Смекаешь?

Берхард уставился на него из-под бровей:

– На рыцарей, что ль?