Спасение царя Федора

Во-первых – благодаря «Неумолимому» мы стремительно технизировались, и одним из тех предметов, вызвавшим удивление моего не совсем добровольного гостя, был терминал внутренней связи, с голографическим объемным дисплеем. Чрезвычайно продвинутая и полезная штука – особенно для мира, где не стоит лишний раз напрягать магические способности, пока не заработал наш Великий Бахчисарайский фонтан, артезианскую скважину под который саперный батальон сейчас сверлил своей буровой установкой по указаниям Клима Сервия… Правда, пользовался я этой чрезвычайно продвинутой и полезной штукой крайне редко – наверное, потому, что почти постоянно отсутствовал в этом кабинете, находясь в поле, где только шашка казаку подруга.

Во-вторых – удивление моего гостя вызвали стоящие в ряд четыре деревянных манекена. На один была напялена моя РФовская спецназовская экипировка, в которой я попал в мир Подвалов, с небрежно повешенным поперек груди «Валом», на другом висел трофейный прикид бога войны Ареса, который я не сдавал на цветмет из чисто сентиментальных соображений, на третьем находилась экипировка командира роты штурмового спецназа из мира Елизаветы Дмитриевны с импульсным личным оружием в плечевой кобуре, на четвертом был надет полный рейтарский/штурмовой комплект производства Клима Сервия с автоматом Мосина-Калашникова и пистолетом Федорова-Браунинга. Я был готов в любой момент надеть любую из этих экипировок и взять в руки прилагающееся к нему оружие. Разумеется, все сказанное выше не относилось к шутовскому наряду Ареса, который был мне дорог исключительно как память о покойнике.

В-третьих – сам интерьер в стиле «модерн», свойственный второй половине двадцатого и началу двадцать первого века, в глазах местных жителей выглядел сурово минималистичным из-за обилия плоских ровных поверхностей и прямых углов, и в то же время полированное дерево столов и стульев теплого медового цвета с узорной серебряной инкрустацией намекали на то, что вся эта мебель стоит немалых денег. Я не тщеславен, просто люблю добротные, качественные и красивые вещи, но не страдаю от их отсутствия. Вот хорошее оружие – это совсем другое дело, потому что в нем заключена моя жизнь и жизнь моих друзей, а также смерть наших общих врагов.

– Ну, Василий Никитич Романов, – сказал я, с усмешкой глядя на своего визави, – рассказывай, как ты дошел до жизни такой? Сын такого человека, как боярин Никита Романович, вдруг ставший вором, вероотступником, изменником родины и лжецом-самозванцем, пошедшим против собственной страны и православной веры. Любимец народа «царевич Дмитрий Иванович», поставивший себе целью уничтожить все, что этому народу дорого, и позвавший в страну ее злейших врагов – поляков и литовцев…

– Поклеп это, – вскричал Василий, – не звал я поляков и литву, не звал, не звал, вот те крест! И государство русское я хотел сделать сильным как никогда, и православную веру я хотел не уничтожить, а улучшить, а то она закоснела в своем древнем высокомерии, а в Европах давно уже веруют по-иному, по-умному, когда что хочешь делай, лишь бы от того была польза, а у нас то нельзя, это нельзя, а вот это не положено, потому что отцы наши и деды так не делали, и нам это делать тоже негоже.

– Ладно, – сказал я, – соглашусь, поляков ты, может, на Русь не звал, они сами пришли, ты только засов отодвинул да дверь раскрыл. Но почему в твоем так называемом войске поляк на поляке сидит и польским украинным козаком погоняет, а подданных московского царя там, почитай, и нет? И как можно усилить государство, затеяв в нем бунт и смуту? Я понимаю – законная природная династия, идущая от Александра Невского, пресеклась, и новый царь был выбран из сиюминутных соображений, но какого же черта, не прошло и трех лет, вы стали затевать против него заговоры и пытаться сжить со свету; а ты, как вырвался из ссылки, сразу метнулся за помощью к польскому крулю, предложив тому поднести страну на блюдечке с голубой каемочкой…

– Да кто ты такой, чтобы судить меня и чинить мне допрос!? – возмутился Василий, в котором взыграло ретивое, потом осекся и сказал уже значительно тише: – Да ты знаешь, чего творил с нами этот проклятый Бориска Годунов? Как он приказал зло, до смерти, умучить меня и моих братьев? Я и в мыльню то с того не хожу, чтоб не видали люди отметы позорные, что остались на мне от чепей и кандалов, которые на меня наложили по его указу. И братья мои – Никифор, Михаил и Олександр – тако же были до смерти умучены голодом и лишениями по его указу, да сам я претерпел ужасные мучения в пелымской ссылке от его людишек и чудом оттуда вырвался – вот те крест; а ведь мы не затевали против его никакого сговора, и травить ядом не собирались тако же, в чем могу поклясться тебе самой страшной клятвой!

– Не мне ты будешь клясться, раб божий Василий, а тому, кто послал нас в этот мир, полный скорбей, и перед кем мы все будем держать свой ответ, – мрачно произнес я, набирая на клавиатуре терминала код вызова. – Отец Александр, если вы поблизости, то зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста…