Спасение царя Федора

Кстати, о Семене Годунове (произносить с одесским акцентом). Едва Колдун наложил на него заклинание Правды, а герр Шмидт начал задавать вопросы – информация, связанная с подоплекой Смуты, полезла из этого типа густым и зловонным потоком. Ну и какая разница в том, стали ли события, приведшие к Смуте, результатом злоумышления польского, германского, шведского, татарского и турецкого шпиона Семена Годунова или же все делалось по его же скудоумию и из сугубо меркантильных интересов? Результат-то для страны одинаков, и наказание тоже должно быть эквивалентным. Именно Семен был инициатором репрессий против Романовых в 1601 году. Именно он негласно приказал до смерти морить голодом сыновей Никиты Романовича Захарьина от второй жены в ссылке, в то время как царем им было определено вполне приличное содержание, что впоследствии и сделало из Василия Самозванца. Именно Семен «проморгал» заговор Шуйских и отравление Бориса Годунова, в надежде, что задавленный матерью молодой и безвольный Федор Борисович не помешает ему развернуться во всю широту души, устанавливая режим личной власти.

Но уже первые его решения – не молодого царя Федора, не вдовствующей царицы Марии – а именно его, Семена Годунова, привели к лавинообразно расширяющемуся бунту, охватывающему все новые и новые области государства и части войска. Хаос и шатания, которыми воспользовался сидящий тут же Самозванец, а через него и польский король с ксендзами, были делом рук этого мелочного человека, за всем видевшего свою частную выгоду. Прав был герр Шмидт – такие кадры годятся только на то, чтобы стеречь пленных в концлагерях, хотя я бы ему и этого не доверил. Поэтому, в свете новых веяний, за вины многие, как только отпадет в нем нужда как в свидетеле, приговорен будет Семен Годунов к скармливанию злым тираннозаврам. Dixi!

Гораздо больший интерес для меня представлял сидящий в яме по соседству Самозванец – он же бывший царев стольник Василий Романов. Интересен, как русский служилый человек, давший клятву защищать Русь, и которому было дано все, что только можно, лишь бы он воевал за православную веру, русского царя и землю отцов. И хрен с ним, с царем, все они смертны; как он мог изменить православной вере, перейдя в католицизм, и изменить земле отцов, принеся на нее смуту и приведя иностранных интервентов? И если дело только в Маринке Мнишек, то я вполне могу приказать выкрасть ее из отцовского дома и бросить в яму к этому обормоту – пусть милуются там в темноте на грязной вонючей соломе… а потом их вдвоем сослать на какой-нибудь необитаемый остров. Или не надо? Пусть живет панна Марина, вертит попой на балах перед знатными кавалерами и проклинает тот день и час, когда сорвалось ее московское королевство, не понимая, что все могло обернуться гораздо хуже*, так что даже необитаемый остров по сравнению с этим покажется райскими кущами.

Историческая справка: * В нашей истории Марина Мнишек пережила всех своих мужей и любовников, которых сожрала разожженная ее тщеславием русская Смута, потом она видела смерть своего хрипящего в петле трехлетнего сына, а в итоге и ее саму удавили в круглой башне Коломенского кремля, которая потом получила название Маринкина башня.

– Вытаскивай! – сказал я дежурным по зиндану бойцовым лилиткам комендантской роты, указав на яму, в которой сидел Василий Романов. – Потом в баню его, чтоб не вонял, переодеть в чистое – и ко мне в кабинет.

– Слушаюсь, обожаемый командир! – хмуро ответила мне старшая наряда с металлическими сержантскими лычками на кирасе, и махнула рукой своим подчиненным, чтобы те тащили инструмент, которым они извлекают наверх своих узников.

И вот час спустя Василий Романов, помытый и переодетый в солдатскую форму мужского образа без знаков различия, сидел напротив меня в кабинете и удивленно оглядывался по сторонам. Конечно, этот кабинет в Бахчисарае было не сравнить с тем, магическим, который был у меня на втором этаже башне Силы в заброшенном городе мира Содома, но все же удивительного и тут было немало.