Последний конь пал замертво, едва проскакав переброшенный через Москву-реку наплавной мост, весь уставленный закрытыми в такую раннюю пору лавочками, после чего гонец, хромая из-за зашибленной при падении ноги, бросился на своих двоих к Спасской башне Кремля. Что он там кому говорил и кого тормошил, но уже совсем немного времени спустя на колокольне Ивана Великого ударили частым набатом семитонные колокола «Медведь» и «Лебедь». Им вторили Спасский колокол на Набатной башне, а также колокола Троицкой и Тайницкой башен. Такой набатный перезвон мог означать только общий сбор москвичей на Красной Площади. В эпоху, когда не было ни газет, ни телевидения, ни интернета, именно таким образом обеспечивалось всеобщее оповещение населения о важнейших событиях. А события были нерадостные. Польский король шел войной на русское государство, даже не объявив ему этой самой войны.
Колокола ревели свое набатное о том, что каждый русский человек должен вставать на войну со смертельным врагом, а заполняющий Красную площадь народ тем временем недобро роптал, поминая злым крепким словом тех негодяев, которые лишили их законного царя. Одни при этом имели в виду свергнутого при их же содействии или на худой конец бездействии юного царя Федора Годунова, а другие поминали «природного царевича Дмитрия Ивановича», то есть самозванца Лжедмитрия (пока что без номера, потому что других и не было). Первых было в несколько раз меньше, чем вторых, но они были; и уж точно никто не поминал имени такого кандидата в цари, как Василий Шуйский. Но и те, и другие были согласны, что царь на Москве быть должен, и в тоже время злобились друг на друга, считая, что именно противная партия лишила их законного царя.
Потом на площадь в сопровождении охраны подъехал возок с патриархом, как будто тот заранее знал о том, что тут должно произойти нечто важное, и выехал из Троице-Сергиевого монастыря еще затемно. Охрана спешилась и взяла оружие наизготовку, патриарх вышел из возка и с помощью двух дюжих воительниц поднялся на возвышение Лобного места*, с которого обычно оглашались царские указы. Патриарх был суров и мрачен, как будто перед ним сейчас стоял не местной московский люд, а шайка шишей, воров и разного рода непотребных людишек.
Историческая справка: *