В Фарсале экспедиционные силы задержались еще на неделю, проводя ротацию окрестных гарнизонов, принимая присягу и просматривая налоговую отчетность. И лишь затем, предварительно прозондировав почву, отряд совершил бросок на север к Лариссе - древнему центру Фессалии. До нее было тридцать пять верст - меньше одного стандартного перехода, и, выйдя в путь рано утром, никейцы к вечеру уже вошли в столицу провинции.
И снова все пошло по прежнему сценарию - празднество, присяги, частичная смена административного аппарата, вербовка новых сторонников. Здесь же войско застало пополнение, присланное Ватацем. Прослышав о стремительном продвижении в Фессалии и расположении местного населения, император озаботился укрепить свои позиции, направив еще пару сотен лучников, припасы провизии, немного доспехов и оружия. В числе последнего были присланы полсотни прочных длинных пик с узкими наконечниками и двадцать самострелов.
Не забыл император также и повысить в звании своего игемона Никифора, получившего титул дукса, что было равноценно должности тысяченачальника или правителя целой области. По сути, так оно и было. Под началом Никифора действительно имелась тысяча воинов, и он уже освободил большую часть провинции.
Кроме всего вышеперечисленного, из Никеи пришел еще один сюрприз. Патриарх Герман соизволил принять решение о создании епископской кафедры в Козельске и утвердил туда на служение отца Григория, о чем и сообщал в послании.
Услышав радостное известие, Никифор предложил протоиерею немедля мчаться на катергу и плыть в столицу, чтобы срочно совершить там интронизацию в архиереи, после чего вернуться к своим ополченцам в новом сане.
Мануил Дука Комнин и вовсе заявил, что нет необходимости терять время, и вызвался пригласить двух-трех салонийских иерархов, что бы те совершили рукоположение новопоставляемого епископа уже в ближайшее воскресенье. Местный иерарх в Ларисе имеется, так что всего лишь делов, привезти еще одного.
Отец Григорий, немного смущенный неожиданным, хотя и вполне предсказуемым назначением, и опешивший от натиска своих соратников, непременно желавших повысить статус русского посольства, попросил товарищей немного подождать с церемонией посвящения. Однако греки просто не понимали, зачем откладывать столь важное дело, и чуть ли не требовали от новопоставленного архиерея неотложно получить свой архипастырский жезл. Обычных епископов в Греции пруд-пруди, а вот иерарх прославленного на весь мир города, пленившего самого агарянского хана, был бы весомым козырем.
После долго спора, внешне неторопливого и велиречавого, а по сути, яростного и бескомпромиссного, отец Григорий наконец признался, почему не торопится становиться святителем. С его точки зрения, новопоставленный епископ сразу по завершению собора обязан немедля направиться в свою епархию, даже если она новосозданная и находится на краю мира. Однако ему сперва хотелось бы завершить начатое дело освобождения Фессалии и установления в ней законной власти деспота. Кафедра в данном случае может и подождать. Ведь, в конце-концов, она не вдовая, а просто еще не до конца созданная.
Ситуация зашла в тупик, но компромисс предложил боярин Проня, в церковных делах разбиравшийся мало, но зато обладавший практичной сметкой и житейской мудростью:
- Раз хиротония дело долгое, - рассудительно заметил Василий Дмитриевич, - то можно пока ограничиться принесением архиерейской присяги перед своей паствой.
Как напомнил боярин, паства здесь имеется в лице присутствующих в Греции козлян, да и не только их. Так как маленькому Городцу в личном епископе пока отказано и его приписали к новообразованной козельской епархии, то все городецкое посольство в полном составе отец Григорий может считать своими прихожанами. Вот пусть священник перед ними и совершит обряд принесения присяги, и тогда русины смогут честно сказать, то это де наш козельский епископ.
На том и порешили, тем более что дел еще имелось невпроворот - как административных, так и военных. Эллинскую милицию, выросшую к этому времени до восьми сотен, можно было условно разделить по категориям - наполовину обученную, слабо обученную и почти не обученную. По-хорошему, ополченцев раньше, чем через год, нельзя допускать даже к полковым учениям, но враг-то не ждет. Наоборот, если соседние страны вынашивают недобрые намерения, то они не станут любезно предоставлять противнику возможность подготовиться получше. Времени не было, а никейское войско, точнее, сводное формирование ополченцев, волонтеров и небольшого ядра профессиональных воинов, требовало слаживания, и потому его командование решило провести маневры.