Спас на крови

— Понимаю, конечно, твое состояние, но пока что ничего конкретного сказать не смогу, придется денек-другой потерпеть. Все-таки четверть века, считай, прошло, многое подзабылось, так что надо будет архив запросить. Однако одно могу сказать точно: калач тертый, предельно осторожный и жестокий.

О последнем полковник Бусурин мог бы и не говорить. В жестокости бывшего партийного функционера Неручева Головко убедился сам.

К характеристике, данной полковником ФСБ, он мог бы добавить и свое видение владельца художественной галереи «Рампа», сложившееся на основе того, как он попытался подставить Германа Венгерова, известного на Москве коллекционера, владельца Центра искусств «Галатея».

За этим, судя по всему, что-то стояло, но как минимум можно было предполагать, что это почти патологическая зависть, перешедшая в лютую ненависть к более успешному и более признанному на Москве коллеге. И подстава эта была хорошо продуманной акцией, чтобы на долгие годы, а возможно, что и навсегда, запечатать Венгерова на зоне.

Вот и верь после этого эстетам от психологии, которые утверждают, будто общение с большим искусством делает человека духовно насыщенным, прекрасным и благородным. Не-ет, господа эстеты, здесь, пожалуй, другая истина сгодится: горбатеньким родился, горбатым и помрешь.

Глава 29

Уже напрямую связывая убийство Державина с активизацией Неручева, Бусурин попросил спецов из научно-технического отдела восстановить вычеркнутые места в рукописи более чем тридцатилетней давности, которую искусствовед-правдолюбец когда-то отнес в «Литературную газету» и где она все эти годы пылилась вместе с «надзорным делом» в архиве КГБ, и теперь мог убедиться в том, что у «товарища Неручева» были весьма веские причины опасаться в свое время кандидата искусствоведческих наук Игоря Державина.

То ли Державин в свои тридцать лет действительно оставался максималистом-правдоискателем, который пытался бить во все колокола, надеясь достучаться до партийной, не говоря уж о гражданской совести партийных чинуш, или же просто был вечным оппозиционером, однако как бы там ни было, но в авторском варианте исчерченной редактором статьи Державина дважды упоминался И.П. Неручев, который обвинялся в пособничестве незаконному оттоку полотен знаменитых передвижников из музейного фонда страны. И поэтому не стоило удивляться тому, что Неручев приложил все свои возможности и связи, чтобы уже навсегда обезопасить свою задницу, выдворив Державина за пределы СССР. А там… пиши, родной, что вздумается, все равно это будет считаться клеветой и наветом высланного из страны диссидента.

— Вот же сволота! — выругался Бусурин и, вложив архивное дело Державина в папочку, с подготовленным обоснованием таможенной разработки контрабандного груза, который должен был пойти сначала на Украину и уже из Одессы в Америку, по внутренней связи позвонил Завьялову:

— Можно будет подойти, товарищ генерал?

— Жду!

…Стараясь быть предельно лаконичным, Бусурин изложил суть таможенной разработки, не забыл добавить к этому, что Пенкин уже выехал поездом в Одессу, где должен будет продемонстрировать возможному хвосту активную деятельность не только по восстановлению прежних связей, но и дать понять Заказчику, что капитан судна, на котором иконы должны уйти в Штаты, ждет не дождется обещанного гонорара, и уже после этого перешел к более полной характеристике Неручева.

— Москвич, шестьдесят восемь лет. Закончил историко-архивный институт, где проявил себя активным комсомольцем, и сразу же был рекомендован на работу в райком комсомола. Инструктор, зав. отделом культуры, и как продолжение служебной лестницы — горком комсомола, где он, видимо, был замечен старшими товарищами и выдвинут на работу в Московский горком партии. Ну а там до Старой площади рукой подать, где также продолжал заниматься культурой.

— То есть, чиновник Отдела культуры ЦК КПСС? — уточнил Завьялов.

— Так точно. И вот здесь-то, судя по всему, и проявилась его истинная сущность. Пользуясь своим положением, он изымал из музейных запасников, а также из выставочных фондов провинциальных музеев шедевры русской живописи и…

— И что, есть доказательства? — нахмурился Завьялов, не очень-то любивший перетряхивать белье членов Политбюро или тех же цэковских чинуш.

— Ну, во-первых, черновой вариант статьи Державина, которая с соответствующими купюрами была опубликована в «Литературной газете», а во-вторых…

— Державин — это отпетый диссидент! — повысил голос Завьялов. — Я хорошо помню его нападки на нас в зарубежной прессе, так что делать обоснование на его публикации в желтой прессе — это, полковник, просто непозволительно.

«Литературку» советских времен он почему-то отнес к разряду «желтой прессы», на что Бусурин только плечами пожал.