В эту ночь он так и не смог заснуть, однако вдруг почувствовал в себе какую-то необыкновенную уверенность и уже не отходил от холста до тех пор, пока полностью не был закончен «Спас Вседержитель»…
Наградой за икону была огромная связка точно таких же баранок, какими его угощал Сталин…
Опустив пожелтевшие страницы на пол, Семен закрыл глаза и почти воочию представил себе явление Рублевского Спаса Луке Ушакову, пытаясь понять, ПОЧЕМУ Спас явился только молодому иконописцу и в то же время он был наглухо закрыт для сотрудника ОГПУ. За этим скрывалось нечто запредельное, недоступное простому человеческому пониманию, и единственно, что было совершенно бесспорным для Семена, так это то, что кто-то еще третий знал о том явлении Спаса отцу Ефрема Ушакова и воспользовался этим, чтобы довести удинского иконописца до «нужной кондиции». А точнее говоря, до сумасшествия.
Знать бы только, кто этот третий и чего именно он добивался от Ефрема? Продажи тех фамильных икон, что хранились в тайнике под полом, или чего-то еще, что пока скрыто от глаз следствия?
От всех этих мыслей затылочная часть стала наливаться гнетущим нытьем — первый симптом надвигающейся боли, и Семен перевернулся на бок, стараясь не думать уже ни о чем.
Глава 28
Расследование уголовного дела находилось в завершающей стадии, когда каждая минута на счету, и Семен материл себя за то, что пошел на поводу «комитетчиков», согласившись на эту авантюру с «подсадной уткой». Пролежав целые сутки на больничной койке в одиночной палате, в которой была установлена скрытая видеокамера, и озверев от вынужденного безделья, он уже не верил в то, что ЕГО ЗАКАЗЧИК купится на эту подставу и рискнет достать-таки следователя Головко в Склифе. Для этого надо было иметь весьма вескую причину, а именно её, причину, Семен так и не смог высчитать. И получалось…
Получалась хреновина с морковиной. Порой он даже начинал склоняться к мысли, что та хренотень, которая приключилась с ним в подъезде, попытка ограбления, была просто разыграна по всем правилам системы Станиславского.
Единственное, что его связывало сейчас с внешним миром, так это мобильный телефон с новенькой сим-картой, оставленный ему Стоговым, записная книжка, которую он захватил с собой из дома, да еще, пожалуй, парочка довольно плечистых «врачей в штатском», которые также изнывали от тоски в специально отведенной комнате. Правда, его вынужденное безделье хоть в какой-то мере скрадывала бутылка коньяка, оставленная ему запасливым и довольно мудрым, несмотря на сравнительную молодость, капитаном ФСБ Стоговым, да кипятильник с пачкой чая, который можно было заваривать тут же, не выходя из палаты.
На случай появления в палате долгожданно-незваных гостей или гостя, должна была сработать система оперативного оповещения.
Решив, что время утреннего обхода — это не тот час, когда должен сработать киллер, если, конечно, принять за исходную точку предположение, что его все-таки попытаются достать в больнице, Семен позволил «уговорить» себя, что это вовсе не палата в Склифе, а его рабочий кабинет, и пора наверстывать упущенное время. Главное сейчас — попытаться дозвониться до Воронцова, который обещался «просветить» американскую линию Рублевского «Спаса».
Граф Воронцов словно ждал этого звонка. По крайней мере и обрадовался, и удивился ему одновременно.
— Семен?! Верю и не верю, что это ты! Господи, как же я рад тебя слышать!
— А кто же еще, если не я? — удивился, явно шокированный этим потоком слов, Головко.
— Да как же так! — продолжал плескаться словами Воронцов. — Мы тоже Москву смотрим, все центральные телеканалы. И вдруг вчера узнаю, что на «следователя Головко» совершено вооруженное нападение и ты с ранением головы доставлен в больницу. Господи, да как же здесь не волноваться! Я же догадываюсь, с чего бы это вдруг тебя решили к праотцам пустить. Державин и Рублевский «Спас»! Видать, и до тебя чьи-то ручонки дотянулись, хотя по телевизору и сказали, что рассматриваются две версии нападения: вооруженное ограбление и попытка убийства в связи с твоей профессиональной деятельностью.
Он замолчал было, но тут же взорвался снова:
— Это же надо такое придумать! Ограбление… Идиоты! Если они убрали Державина и расправились со своим Даугелем… Идиоты! И когда я услышал об этом, то стал сразу же тебе звонить, однако твой мобильный телефон молчит, и я уже… — Воронцов перевел дыхание и уже чуть спокойнее добавил: — В общем, я страшно рад тебя слышать и страшно рад, что ты все-таки живой.
— Спасибо, Иларион Владимирович! Спасибо. Я тоже страшно рад слышать ваш голос, страшно рад.
— О-о-о! — повеселел Воронцов. — Надеюсь, ты еще более будешь рад, когда узнаешь, что я тут накопал. Кстати, ты еще не потерял интереса к московскому партнеру этого засранца Лазарева?
— Иларион Владимирович… О чем вы! Я же жду не дождусь вашего звонка.
— Тогда слушай сюда, как говорит мой друг Марк Натансон. Но сначала один вопрос. Ты слышал когда-нибудь о художественной галерее «Рампа»? Это у вас, в Москве.
«Рампа…»
И словно ассоциативный сдвиг в голове: