— Естественно! Кстати, отпевали в церкви Ризоположения, это в двух шагах от Даниловского монастыря.
В телефонной трубке звучали резкие гудки «отбоя», а Воронцов продолжал держать ее в руке, уставившись застывшим взглядом на Степана, в глазах которого светился живой интерес.
— Что… в Москву зовут… в Россию? — неожиданно дрогнувшим голосом спросил Степан.
— Приглашают, — кивком головы подтвердил Воронцов и словно очнулся от звука собственного голоса. — Ну, чего стоишь, как не родной? Наливай!
— Может, хватит? — попытался воззвать к голосу разума Степан.
— Поговори еще! — негромко, но весьма убедительно рявкнул Воронцов и, заметив с удивлением, что все еще продолжает держать в руке телефонную трубку, сунул ее в карман.
Отпустив явно недовольного Степана, который наполнял лафетник с таким видом, будто его, бедолагу подневольного, заставили делать что-то весьма непотребное, Воронцов пригубил глоток водки и, поставив лафетник на высокий пенек, срезанный «под столик», откинулся на задник садовой скамейки. Теперь ему было о чем подумать.
Не вдаваясь в подробности, следователь дал понять, что след убийцы Игоря ведет в Штаты, возможно, даже в Нью-Йорк, и это почему-то не вызывало у него не то чтобы откровенного отторжения, но даже возмущения. И сейчас, пытаясь проанализировать свое довольно странное душевное состояние, он все больше и больше проникался версией «американского следа», хотя до последнего момента был убежден в том, что с Державиным расправилось «советское КГБ», не простившее ему тридцатилетней давности грехов.
Судя по всему, Семен Головко вышел на того самого Рудольфа Даугеля, российского эмигранта волны девяностых годов, которых, откровенно говоря, граф Воронцов просто презирал, и который вдруг погиб в автомобильной катастрофе спустя три дня после того, как умер Игорь Державин. Точнее говоря, был убит. Что это — случайное совпадение, нагромождение трупов или все-таки?..
Немало повидавший на своем веку, Воронцов уже давно не верил в случайные совпадения, и особенно в те «совпадения», где всплывали трупы эмигрантов. Да и Державин летел в Москву не на прогулку, а по довольно рискованному заданию, отрабатывая которое, можно было нарваться на что угодно, вплоть до пули в затылок, если, конечно, исходить из того, что выставленный на ознакомительный просмотр «Спас» всего лишь умело сработанная подделка и хозяин иконы знает о том, что в Москву с миссией установления подлинности Рублевского «Спаса» вылетел Державин. А о том, что Игорь отбыл в Россию, знали многие.
В подобное, конечно, трудно было поверить, и гораздо проще было бы списать убийство ценителя и знатока русской живописи Державина на месть партийных функционеров еще не до конца сломленной советской машины, но те миллионы и миллионы долларов, которые были поставлены на Рублевский «Спас», также могли подвигнуть на преступление любого из смертных. А то, что человек способен на подлость, в этом граф Воронцов мог убедиться на собственной шкуре.
Допив водку, которая оставалась в лафетнике, Иларион Владимирович набрал номер нотариальной конторы Натансона и, когда в трубке послышался его дребезжащий голос с характерным акцентом, с язвинкой в голосе произнес:
— Жив еще, старый курилка? Как стул, как внуки? Ладно, не бубни, старый хрен, и без тебя знаю, что и стул нормальный, да и дети не сволочи. Гадаешь, с чего бы это мне звонить тебе? Да вот, хотел бы помянуть с тобой нашего Игоря, но чувствую, что у тебя опять всё горит под ногами и ты не можешь оторвать свою рыжую жопу от кресла.
— Всё сказал? — буркнул Натансон, привыкший к подобным монологам Воронцова. — Тогда переходи к делу, если, конечно, оно у тебя есть. А насчет Державина… Я и без тебя знаю. Рохлин звонил.
— Ну что ж, к делу так к делу. У тебя есть толковый человек, который мог бы высветить всё прошлое и настоящее другого человечка, тоже эмигранта?
— Господи, Ларик, да о чем ты спрашиваешь? Говори, что за человек такой.
— Рудольф Даугель.
— Это, случаем, не тот, который то ли сам под машину в Москве попал, то ли она на него наехала? — проявил свою осведомленность Натансон. — Мне уже говорили, что за него богатую панихиду на Брайтоне справили.
— Что, действительно богатую? — удивился Воронцов.
— Софкой своей клянусь.
— Тогда, хотел бы я знать, с чего бы это у такого босяка деньги на панихиду появились?
Часть III
Глава 18
Кто-то когда-то сказал, что все познается в сравнении, однако настоящую цену этих слов Зиновий Давыдович Пенкин понял только в свои пятьдесят восемь лет, когда за его спиной щелкнул автоматический замок усиленной двери контрольно-пропускного пункта, и он, еще не веря в свое счастье, ступил на вытоптанную площадку перед КПП, с которой начиналась свобода.
Свобода! Господи, слово-то какое!