Въедливый, как все старые контрразведчики, Бусурин пролистывал наполовину выцветшую папочку с «надзорным делом» по Державину, тридцать два года пылившуюся на архивных полках, но так и не мог взять в толк, из-за чего на самом деле был выслан из СССР кандидат искусствоведения Игорь Мстиславович Державин, сотрудник Третьяковской галереи, специализировавшийся на русской живописи девятнадцатого и первой половины двадцатого веков. Ни в каких акциях, митингах и демонстрациях, направленных против Советской власти, он замечен не был, в запрещенных выставках художников-авангардистов участия не принимал, однако даже несмотря на то, что он «нигде не был» и «участия не принимал», на него было заведено «дело» и почти тут же он был выслан из СССР.
Как говорится, ускоренными темпами.
Правда, кое-что проясняли две страницы убористого текста, написанные рукой научного сотрудника Третьяковской галереи, которые извещали соответствующие органы о том, что искусствовед Игорь Державин, вместо того чтобы более активно заниматься научной и просветительской деятельностью, распускает слухи о том, что кое-кто из крупных чиновников в ЦК партии и крупных функционеров в правительстве способствуют расхищению культурного достояния страны, что выражается в оттоке известных и малоизвестных полотен русских художников из музейных запасников России.
Судя по тому, что к «делу» была подшита весьма впечатляющая статья искусствоведа Игоря Державина, опубликованная в «сверхлиберальной» в семидесятые годы «Литературной газете», в которой автор практически в лобовую, невзирая на лица, ставил вопрос о сохранении тех полотен великих мастеров кисти, которым не хватает места в демонстрационных залах, и ими уже не стесняются украшать свои квартиры, дачи и охотничьи домики не только сильные мира сего, но и те из партийных и советских чиновников, кто по долгу службы обязан был «охранять, беречь и приумножать» культурное наследие страны.
— Ишь чего захотел! — хмыкнул Бусурин, откладывая в сторону газетную вырезку. — Беречь и приумножать… Если бы берегли, то, глядишь, и страна не треснула бы по швам.
Впрочем, это уже была привычная полковничья брюзготня, к которой он и сам относился презрительно скептически, и Бусурин вскрыл вместительный конверт, в котором хранился оригинал опубликованной в «Литературке» статьи, вдоль и поперек исполосованный ручкой редактора. Вчитался в зачеркнуто-перечеркнутые строчки и вздохнул невольно.
То ли искусствовед Державин действительно оставался в свои тридцать лет максималистом-правдоискателем, который пытался бить во все колокола, надеясь достучаться до гражданской совести партийных и советских чинуш, то ли просто был вечным оппозиционером и склочником, однако как бы там ни было, но в авторском варианте статьи было несколько фамилий ответственных сотрудников союзного министерства культуры и влиятельных аппаратчиков ЦК партии, которые напрямую обвинялись в незаконных оттоках полотен великих мастеров из музейного фонда страны и которые были старательно вымараны черным, жирным фломастером.
Все бы, казалось, ничего — поковеркал редактор статью, вымарал в ней то, чего не положено знать рядовому читателю, да и бог бы с ней, и не такое проглатывалось, однако со статьей Державина случилось нечто из ряда вон выходящее.
То ли подставил кто-то правдолюбца, то ли он сам решился пойти на этот шаг, взывая уже не к советской, а к мировой интеллигенции, но эта статья Державина была растиражирована западной прессой, и вскоре после этого…
Как говорится, судьба играет человеком, а человек играет на трубе.
В советские времена не очень-то любили тех, кто пытался вынести сор из избы. Их мордовали, выгоняли с работы с волчьим билетом, загоняли в психушки, но, чтобы выслать из страны… Для этого надо было или очень уж круто насолить своей стране, или же настолько сильно затронуть чьи-то глубинные интересы, что после этого уже переставали считаться с правилами игры.
Итак, что же на самом деле могло произойти с Державиным в далекие семидесятые годы? Во времена, когда в аппарате ЦК КПСС и в правительстве довольно прочно окопались те, кто подорвал в дальнейшем веру людей в Советскую власть, и они уже начинали чувствовать себя полновластными хозяевами страны. Примерно такими же, как те, кто живет сейчас на Рублевке.
Его попытки обратить внимание общественности на расхищение культурного наследия страны?
Так кто об этом в ту пору не говорил! К тому же в печати стали подниматься и более значимые вопросы.
Тогда что еще?
Публикация в западноевропейской и американской прессе?
Тоже чушь собачья. Не тот «проступок» со стороны малоизвестного на тот момент искусствоведа, который не представлял, да и не мог представлять для имиджа государства серьезной опасности, чтобы высылать его из страны, подставляясь тем самым под очередной удар либеральной мировой общественности. Как говорится, себе дороже обошлось бы.
Кому-то слишком сильно наступил на хвост, и от него решили избавиться столь радикальным методом?