Созвездие Близнецов

Размазывая по лицу жирные сладкие розы, композитор выскочил из-за стола и, оказавшись на гребне волны, с гребня ошарашил заинтересованный зал совершенно неинтеллигентными словами.

Раздался хохот, и тут же два ловких молодых человека в черных костюмах подскочили к композитору и, подхватив его под руки, дернули в разные стороны. Разъяренный композитор еще хотел крикнуть, но вместо этого... рыгнул.

Все остальное смешалось в липком тумане хмеля и масляных роз.

Уже наутро сквозь дикую головную боль вспоминал композитор всеобщий издевательский смех, возмущенных девиц и позорное бегство Тербенева из ресторана, потом розоватое помещение штаба дружины; и, наверное, пришлось бы ему ночевать в вытрезвителе, если бы не вступился за него маленький рыжий капитан.

«Оступился человек. С кем не бывает? В то же время гость нашего города. Ну и вот, говорит, два высших образования. Надо верить человеку. Надо за человека бороться».

Если бы не этот капитан...

Глазки сатира печально посмотрели на Александра Антоновича.

— Это за мое-то угощение! — всхлипнул композитор.

— Да, разбойник, разбойник! — возмущался Александр Антонович. Возмущение его было лицемерно.

— Так как? Вы видите, Александр Антонович? Он стоит того, чтобы ему морду набить.

Композитор заглядывал в глаза, Александр Антонович орлиный взор опустил в опустевшую рюмку.

— Повторим?

Александр Антонович величественно позволил. Муринский принес рюмочки, заглядывал в глаза. Александр Антонович все уклонялся от ответа.

— Вы поедете на бал? — вместо ответа спросил Александр Антонович.

— Какой бал?

— Зинаида Нарзан в ознаменование дня своего рождения дает бал.

— А, это двадцать четвертого? — быстро спросил композитор. — Я приглашен.

— Хм, ну вот...

— А девочки будут? — Композитор облизнул языком заблестевшие губы.

— О! На этот счет можете не сомневаться: цвет столицы, и знать, и моды образцы, — дальше Александр Антонович не счел необходимым цитировать. — Tiens, ваши успехи! — Александр Антонович опорожнил свою рюмочку.

— А как все-таки, Александр Антонович, насчет того... Насчет морды?

Но Александр Антонович не согласился участвовать в избиении, сославшись на недостаток здоровья.

Вместо этого, сердечно распрощавшись с композитором и еще раз пожелав ему успехов, он поднялся по ступенькам и вышел на улицу.

7

Грустная рассказанная композитором история почему-то Александра Антоновича, наоборот, развеселила, а возмутительные проделки Тербенева, как это ни странно, вызвали его одобрение. Он даже был склонен расценивать их как лихое гусарство. Даже и себя Александр Антонович почувствовал как-то бодрее, может быть, впрочем, еще от того, что и выпито было порядочно. Александр Антонович увидел себя старым рубакой, этаким отцом-командиром. Он еще больше выпрямился, подкрутил воображаемый, но седеющий ус и поворотил на Седьмую линию.

«О, весело шаркать железом о камень...»  — думал Александр Антонович, идя по бульвару. Александр Антонович орлиным взором окидывал заснеженный бульвар, деревья, дома, окна.

«Ба! Что это там? — заинтересовался вдруг Александр Антонович. — Ха-ха-ха!»

Александр Антонович потянул за ручку из кармана бинокль.

— Хм! Люстра?! Недурна! Ей-богу, недурна! Ставлю империал, недурна! Любопытно, что же там еще? Кафельная печь? Так... Славные кафли. Любопытно, чья же это квартира?

Александр Антонович переводил бинокль с окна на окно.

«А, ч-черт!»

Александр Антонович наклонился, отыскивая в снегу бинокль.

«Что это?»

Глаза Александра Антоновича полезли на лоб.

«О ужас!»

На снегу безобразным, корявым почерком было начертано: «УХО».

Оскорбленный, Александр Антонович резко выпрямился и, не удержав равновесия, упал в сугроб. Зажимая в мокрой от снега руке ручку бинокля, он вскочил, оставив в сугробе, как гипсовую форму, отпечаток дворянской фигуры. Александр Антонович гордо уходил по бульвару. Глаза его метали молнии, губы в негодовании подрагивали.

«Посреди города! На бульваре! — думал Александр Антонович. — Боже мой!»

Снег оттаивал и начинал медленно стекать за шиворот. К оскорблению чувств прибавилась тревога.

«Этак и простудиться недолго, — испугался Александр Антонович, — хм. Учитывая вконец расшатанное здоровье... Поспешим, поспешим», — и он направил свои шаги к дому Николая Николаевича.

Вдали, на той стороне, вдоль набережной, пробежали и замерли белые огни фонарей, и тогда начал падать крупными хлопьями снег. Сначала медленно, а потом все быстрее и чаще, и вот уже совсем не видно стало того берега, только по замерзшей неровной Неве, вихрясь и цепляясь, словно клочья пара, метет поземка, а с Дворцового моста, переломившись, медленно сползает трамвай, едва промигивая красными огнями сквозь густой снегопад.