Создатель

– Дело в том, что от исторических фактов он всего лишь отталкивается. По правде говоря, он историком не был. Скорее, мечтателем, сновидцем. Подозреваю, что он мало опирался на документы: есть у него великолепные страницы о сибирских татарах. Кажется, они основаны на немецком переводе русского текста длиной в десять строк. Что не уместилось туда, Де Квинси изложил на семидесяти великолепных страницах, все заново перетворив. Лучше иметь творческую память. У историков нет ни памяти, ни творческого воображения: у них только и есть, что бумаги.

– Карточки. Хорошо, но либо ты историк, либо творческий человек.

– Я как раз работаю над предисловием к «Факундо» и заявляю, что на самом деле Факундо – персонаж, сотворенный или приснившийся Сармьенто. Поэтому, если прочесть «Факундо», другие биографии Кироги, более аутентичные, написанные историками становятся неинтересными. Разумеется. Какое значение имеет Гамлет Саксона Грамматика[145] по сравнению с героем Шекспира? Возможно, оба одинаково ирреальны, только ирреальность последнего более яркая и более сложная.

– Сколько лет вам было, когда вы вернулись в Буэнос-Айрес?

– Двадцать или двадцать один, около того. До этого я три года пробыл в Испании, потом отправился в Португалию, намереваясь, помимо всего прочего, отыскать там родню. Мы нашли телефонный справочник, и там было такое множество Борхесов, как если бы не было ни одного. Пять страниц родни. Бесконечность и ноль между собою сходны. Не мог же я обзванивать все пять страниц абонентов и у каждого спрашивать: «Скажите, не было ли у вас в роду капитана по имени Борхес де Рамалью, который отплыл в Бразилию в конце восемнадцатого или в начале девятнадцатого века?..» Однако же я с грустью обнаружил, что одного из врагов Камоэнса звали Борхес, и они дрались на дуэли.

– Будем надеяться, что этот не из вашей родни…

– Сделаю все возможное, чтобы такого не случилось, ведь прошлое видоизменить несложно.

– Какими глазами вы смотрите сейчас, в тысяча девятьсот семьдесят третьем, на двадцатилетнего Борхеса, который жил в Испании?

– Я восхищался Рафаэлем Кансиносом-Ассенсом[146], испанским писателем, почти совершенно забытым. Тогда, как и сейчас, мною владели изрядный литературный пыл и великая вера в метафору, какой у меня теперь уже нет. Не знаю, почему мне пришло в голову (раньше то же самое случилось с Лугонесом), что метафора – основной элемент поэзии. По логике вещей, достаточно найти один хороший стих без метафоры – а это нетрудно, если не учитывать неизбежные метафоры, входящие в состав языка, – и мы докажем, что данная теория ложна. Помимо всего прочего, мы, например, имеем народную поэзию всех стран, где почти нет метафор. Как основной элемент поэзии ее употребляют без оглядки в изощренных литературах. Очевидно, что поэзия не начинается с метафоры, я даже подозреваю, что примитивные народы не видят различия между прямым и переносным смыслом. Я где-то писал, что представление о Торе как о боге грома уже выражает достаточно сложную мысль. Возможно, Тор был и громом, и божеством, и различия между тем и другим ощущались слабо. Полагаю, что примитивные люди подобны детям и, наверное, не делают особых различий между сном и явью. Один мой племянник (думать о племянниках – общее свойство стариков) рассказал мне, что много лет назад ему снилось, будто он шел по лесу, заблудился, наконец вышел к белому деревянному дому; дверь открылась, и на порог вышел я. И парнишка меня спросил наяву: «Скажи-ка, что ты там делал, в том доме?» Ясно, что он не отличал реальность от сна.

Обсуждение творчества

– Какая из трех ваших первых книг – «Страсть к Буэнос-Айресу», «Сан-Мартинская тетрадка» или «Луна напротив» – принесла вам больше всего удовлетворения?