– Двенадцать или тринадцать. И когда я хотел их поблагодарить, поскольку видел подписанное ими письмо, они сказали – нет, мы тут ни при чем, решение приняли преподаватели. Они так сказали, желая избежать благодарности, для них стеснительной, а может быть, поскольку швейцарцы немногословны, чтобы сократить или вовсе опустить разговор. Я храню очень приятные воспоминания о Швейцарии.
– Сколько лет вы прожили там?
– Пока длилась война в Европе. Помню, Швейцария за неделю мобилизовала двести пятьдесят или триста тысяч человек для защиты границ. Я видел, как солдаты шли в казармы, застегивая гимнастерки, с ружьями в руках, поскольку и мундир, и оружие держали дома. В швейцарской армии насчитывалось всего три полковника, и одного из них решили произвести в генералы на время войны. Наш сосед, полковник Одеон, согласился, чтобы его произвели в генералы, но с условием, чтобы ему не повышали жалованье.
– К тому времени вы уже владели немецким?
– Нет, этот язык я выучил в последний или предпоследний год войны, по собственному желанию. Мне было семнадцать лет. Культом Германии я обязан Карлейлю[129], а еще я очень хотел прочесть «Мир как воля и представление» Шопенгауэра[130] на языке оригинала. Раз уж вечерами нельзя было выходить из дому, поскольку в связи со шпионажем был введен строгий полицейский надзор, я купил «Книгу песен» Гейне[131] и с помощью англо-немецкого словаря стал читать ее по-немецки. Гейне в этих своих начальных творениях употребляет нарочито простые слова: выяснив, что значит Nachtigall, Herz, Liebe, Nacht, Trauer, Geliebte[132], я обнаружил, что могу обходиться без лексикона, продолжал читать и таким путем овладел блистательным языком музыкальных стихов Гейне. А через несколько месяцев вообще забросил словарь.
– И тогда прочли Шопенгауэра?