Совы в Афинах

Взгляд Соклея переместился на оливковую рощу. Конечно же, оливки созревали на ветвях, становясь темнее и наливаясь маслом. Он повернулся обратно к надсмотрщику. “Я здесь не ради сбора урожая оливок. Я Соклей, сын Лисистрата, шурин Дамонакса. Ты, должно быть, Антебас”.

“Это я, юный сэр. Приветствую и рад с вами познакомиться”, - ответил Антебас. “Прошу прощения, что не знаю вас в лицо. Я, э-э, ожидал кого-то более величественного ”. Он погрузил носок одной из этих сандалий в грязь, чтобы показать свое смущение.

Он имеет в виду кого-то более ухоженного и надушенного -кого-то вроде его босса, подумал Соклей без особого гнева. Соскользнув с осла, он вздохнул с облегчением и потер свои окорока. Антебас послал ему смешок и сочувственную улыбку. Соклей сказал: “Дамонакс, моя сестра и их сын здесь ?” Это было то, что сказали рабы на Родосе. Если бы они ошиблись или, возможно, солгали ради спортивного интереса, на обратном пути ему стало бы еще больнее.

Но Антебас опустил голову. Он указал на фермерский дом. “О, да, сэр. Они там. Хотите, я позабочусь о вашем осле?”

“Если вы будете так добры”. Соклей подошел к двери и постучал в нее.

Он задавался вопросом, впустит ли его шурин его самого. Но Дамонакс не заходил так далеко в деревенщине. Один из его рабов, человек, которого Соклей видел на Родосе, оказал честь. В отличие от Антебаса, который проводил все свое время здесь, этот парень узнал вновь прибывшего. Слегка поклонившись, он сказал: “Приветствую тебя, о наилучший. Добро пожаловать, от имени моего хозяина. Пожалуйста, входи”.

“Спасибо тебе, Атис”, - сказал Соклей, и лидийский раб просиял, отступив в сторону, гордый тем, что его собственное имя запомнили.

Хотя Соклей этого не сказал, фермерский дом показался ему тесным и темным, особенно по сравнению с прекрасным домом, в котором Дамонакс жил, оставаясь в городе. Это была просто одна комната за другой, образующая квадрат; он не был построен вокруг внутреннего двора, как все городские дома выше уровня лачуг. Это усугубляло полумрак, поскольку единственный свет в комнатах проникал через маленькие окна, частично закрытые ставнями. Соклей задавался вопросом, почему кто-то решил жить в таком неудобном месте, когда ему это было не нужно.

“Приветствую тебя, благороднейший!” Там был Дамонакс, красивый и элегантно одетый, как всегда. “Рад тебя видеть”. Он протянул руку.

Соклей сжал его. Хватка Дамонакса говорила о том, что он сдерживает силу. Соклей надеялся, что его хватка говорит о том, что его не волнуют такие мелкие игры. “Как твой сын?” он спросил. “Как моя сестра?” Он мог бы спросить это, в то время как расспросы о жене Дамонакса были бы грубостью.

“С ними обоими все в порядке, спасибо”, - ответил Дамонакс. “Полидор кажется очень здоровым маленьким мальчиком, за что хвала богам”. Он не был человеком большого благочестия - что не беспокоило Соклея, который тоже им не был, - но говорил с видом человека, не желающего рисковать. Поскольку так много детей не дожили до взросления, Соклей не мог винить его.

Вопль из другой комнаты возвестил о том, что случилось что-то, что не понравилось очень здоровому маленькому мальчику. “Как можно привыкнуть к жизни со всем тем шумом, который издает ребенок?” - Спросил Соклей с неподдельным любопытством.

“Сначала было тяжело, когда он так часто плакал”, - сказал Дамонакс. “Теперь, однако, об этом заботится его мать или рабыня, и меня это не слишком беспокоит”.

Это вряд ли казалось справедливым по отношению к Эринне. С другой стороны, если забота о ребенке не была женской работой, то что тогда было? Соклей пробормотал себе под нос, разрываясь между верностью своей сестре и ожиданиями того, как все должно было работать.

Дамонакс спросил: “И как ты нашел Афины?”

“О, вы плывете на северо-запад от мыса Сунион, и вот оно”, - вежливо ответил Соклей. Его шурин уставился на него, затем издал недостойное фырканье. Соклей продолжил: “Серьезно, могло быть лучше. Ты, наверное, слышал, что Деметрий, сын Антигона, изгнал Деметрия с Фалерона?”

“О, да, и восстановили старую демократическую конституцию афинян и сравняли крепость Мунихия с землей. Все это звучит многообещающе”.

“Я полагаю, что так и было бы. Но ты слышал, как афиняне отплатили ему за их освобождение?” Спросил Соклей. Дамонакс вскинул голову. Как Менедем разговаривал со своим отцом, Соклей сказал ему, закончив: “Ты видишь”.

“О”, - сказал Дамонакс, а затем, как будто осознав, что этого было недостаточно, “О, дорогой. Я ... надеялся на лучшее с их стороны”. Если это не было выражением философской сдержанности, Соклей никогда ничего подобного не слышал. Дамонакс спросил: “Ты выбрался на Ликейон?”

“Да”. Соклей надеялся, что односложный ответ удержит Дамонакса от дальнейших вопросов по этому поводу.

Не повезло. Его шурин поинтересовался: “А как поживает старый Теофраст?”

“Кажется, он не сильно изменился с тех пор, как я там учился”, - честно ответил Соклей. “Он помнил меня”. Он мог сказать это с немалой гордостью.