Совы в Афинах

“Проклятые менялы хуже стервятников”, - проворчал Менедем. “Они сидят за своими столами и перебирают четки на своих счетных досках с глазами, холодными, как зима. Я не думаю, что среди них есть хоть один, у кого есть душа. И они попытаются украсть больше двух процентов, если мы тоже не будем следить за ними, как ястребы ”.

“Я присмотрю за ними”, - пообещал Соклей. “Я знаю их уловки. Никаких ложных весов; никаких больших пальцев на весах; никаких их игр. Я обещаю”.

“Это лучше, чем ничего”. Тон Менедема предполагал, что этого недостаточно. Он не зарычал на Соклея, как мог бы, но и восторга в его голосе не прозвучало. Поскольку сам Соклея был не в восторге, он не мог винить своего кузена. Менедем продолжал: “Спрячьте столько серебра, сколько сможете. Если мы платим два процента за часть, это лучше, чем платить два процента за все”.

“Я уже думал об этом”, - сказал Соклей.

“Хорошо. Я не был уверен, что ты согласишься. Иногда ты ... честнее, чем нужно”.

“Я честен с нашими клиентами, особенно с теми, с кем мы имеем дело из года в год”, - сказал Соклей. “Насколько я понимаю, это только хороший бизнес”. Это также соответствовало тому, кем он был, но он не приводил такого аргумента; Менедем посмеялся бы над этим. Он добавил: “Однако любой, кто позволяет правительству точно знать, сколько у него серебра, - дурак”.

“Я должен на это надеяться”, - сказал Менедем. “Мы это заслужили. Эти растяпы только растратят это”.

Соклей опустил голову. Затем он нырнул под палубу юта. На "акатосе" было не так много места, чтобы прятать вещи, но все же, если бы ты знал, что делаешь…

11

Филодем не мог бы выглядеть более отвратительным, даже если бы практиковался перед зеркалом из полированной бронзы. “Пустая трата серебра”, - проворчал он. “Как будто то, что в этом полисе считается правительством, может сделать что-то стоящее с деньгами, которые оно у нас отбирает. Лучше бы мы их сохранили”.

“Да, отец”. Голос Менедема звучал так же смиренно, как он себя чувствовал. Он знал, что его отцу было бы неприятно, что им пришлось платить за обмен валюты. “Нам не пришлось отдавать два процента от всего: нам удалось спрятать значительную часть серебра”.

“Euge!” Но в голосе Филодемоса звучал сарказм, недовольство. “Тебе не следовало ничего из этого платить”.

“Всего лишь бросок костей”, - сказал Менедем. “Тот офицер на Исхисе предупредил, что собирается проверить нас. Если бы он довел дело до конца и обнаружил, что мы не заплатили ни обола, было бы еще хуже ”.

“Фурии забери его!” - прорычал его отец. “Кто был этот длинноносый ищейка, в любом случае? Ты узнал его?”

Менедем вскинул голову. “Нет, я этого не делал”. Филодем закатил глаза, словно спрашивая богов, почему они дали ему такого слепого сына. Уязвленный, Менедем сказал: “Мне жаль, отец. Возможно, Соклей так и сделал”.

“Может быть, и так. Во всяком случае, я могу надеяться, что он это сделал. По крайней мере, твой кузен не слепой”.

Это подействовало хуже, чем укол. Ничто другое так не ранило Филодема, как его восхваление Соклея. Менедем знал, что у его кузена были определенные добродетели, которых ему не хватало. Чего, казалось, не мог видеть его отец, так это того, что у него также были добродетели, которых не хватало Соклей. Соклей сам признавал это. Но одобрение Соклея было не тем, за что Менедем боролся с детства… боролся за победу, и слишком часто не побеждал.

Внезапно его отец сменил курс: “И что ты думаешь о Деметрии, сыне Антигона? Насколько он опасен?”

“Если ты его враг, то очень опасный”, - ответил Менедем. “Мы должны были видеть это пару лет назад, когда он снял осаду Галикарнаса Птолемеем для своего отца”.

“Галикарнас”, - пробормотал Филодем, и Менедем понял, что его отец думал о своих тамошних злоключениях, а не о приключениях Деметриоса. Мужчина постарше спросил: “Восстановил ли он афинскую демократию, как мы здесь слышали?”

“Он восстановил его, да, но афиняне больше не знают, что с ним делать”. Менедем рассказал о экстравагантных почестях, которыми Афинская ассамблея наградила Деметрия и Антигона.

“Это правда? Подлинный?” Требовательно спросил Филодем. “Не просто слухи?

“Клянусь собакой, отец, это правда”, - сказал Менедем. “Я был на Ассамблее с родосским проксеном и сам слушал, как принимались указы”.

“Отвратительно. Позорно”, - сказал Филодем. “Я слышал о некоторых из них и думал, что они были набором лжи, распространяемой, чтобы очернить имя афинян - и Деметрия - за то, что он принял то, чего не заслуживает. Они и он, должно быть, слепы от стыда”.

“Хотел бы я, чтобы это были слухи”, - сказал Менедем. “Я думаю, афиняне застали Деметрия врасплох. Я думаю, они вскружили ему голову тоже. Можно было почти представить, как он думает: О, должно быть, я все-таки великолепен!”

“Он молод - он примерно твоего возраста, не так ли?” Как сказал отец Менедема, никому примерно его возраста не следовало позволять разгуливать на свободе без сопровождения педагога, не говоря уже о том, чтобы ему доверили что-то важное, например, командование торговой галерой или захват полиса у могущественного врага.