Современники

Остановив из осторожности свои машины на перекрёстке, Дмитрий Слепуха вышел из башни, чтобы ориентироваться. Чёрный дым полз по желобам улиц. Улицы были совершенно безлюдны, лишь кое-где из окон, с балконов свисали белые простыни. Невдалеке горел большой дом. И вдруг сквозь глухой гул и потрескивание близкого пожарища лейтенант услышал детские крики. Они доносились откуда-то сверху. Нижние этажи дома были объяты пламенем; огонь и дым вырывались из окон, окутывая всё здание.

Когда ветер отнёс дым, в окне третьего этажа можно было увидеть двух детей — мальчика лет семи и совсем маленькую белокурую девочку. Приподнимаясь к подоконнику, девочка плакала, а мальчик что-то кричал, чего танкист не смог расслышать. Но он понял — дети зовут на помощь.

Дети были высоко. В подъезде бушевало пламя. Путь был отрезан.

Слепуха, как это всегда бывает с опытными воинами, мгновенно принял решение. Приказав башнёрам развернуть орудия и вести непрерывно наблюдение за смежными улицами, офицер бросился во двор. Ну да, он был прав. Металлическая пожарная лестница, приделанная к стене, как и во всех немецких домах, вела на крышу. И хотя железо внизу уже изрядно накалилось огнём, вырывавшимся из окон, Слепуха, обжигая руки, полез вверх.

Боевые машины с заведёнными моторами, грозно дрожа, стояли на перекрёстке, держа улицы под контролем пушек. В любое мгновение они были готовы броситься в бой. Танкисты в замасленных комбинезонах, потные, возбуждённые только что проделанной операцией стояли в башнях. Запрокинув головы, они смотрели в чёрную дыру окна, где то вырисовывались, то исчезали в дыму два искажённых ужасом детских лица.

И вот позади них, в черноте комнаты, неожиданно возникло сухощавое лицо командира. Он что-то сказал детям, наклонясь к ним. Потом окно опустело.

Через короткие минуты, показавшиеся всем очень тягостными, длинными, в воротах показался Слепуха. Он нёс на руках плачущую девочку. Мальчик сам шёл за ним, робко, доверчиво держась за синюю штанину промасленного комбинезона.

И тут произошло нечто невероятное, о чём Слепуха до сих пор не может вспоминать спокойно.

Улица, мгновение назад казавшаяся вымершей, пустой, вдруг ожила. Откуда-то из подвалов, из подворотен показались измождённые робкие люди с бледными лицами, тёмными от сажи и грязи. Доверчиво, без опаски подходили они к чужим боевым машинам. Женщина и девушка, отделившись от общей группы, приблизились к советскому офицеру, приняли от него детей. Какой-то старик, окутанный пледом, вдруг наклонился и попытался поцеловать Слепухе руку.

Всё это вместе взятое отняло минут пять. Танки рванулись вперёд. Дальше был Дрезден, превращённый бесцельной и злобной американской бомбардировкой в огромную руину, дымящиеся развалины Берлина, ликующая весенняя Прага, открыто и восторженно приветствовавшая своих освободителей. И хотя каждый из этих победных этапов войны оставил сам по себе незабываемое впечатление, маленький эпизод на улице немецкого городка с трудно запоминающимся названием навсегда остался для Дмитрия Слепухи одной из памятных страниц войны.

А дальше жизнь сулила ему большую радость. Для уральского стахановца, снявшего офицерские погоны, было заслуженной наградой возвращение на родной рудник, к мирной профессии, о которой он столько мечтал в короткие минуты фронтового отдыха. Взобравшись в кабину экскаватора, находившегося в забое на склоне горы Магнитной, он пережил то ни с чем несравнимое волнение, которое испытывает много повоевавший солдат, стоя на пороге своего дома, у двери, за которой живёт его семья.

Потом потекли обычные трудовые будни. Для Слепухи они были радостнее праздника. Он работал неутомимо, с жадностью, с какой насыщается изголодавшийся человек. Он снова стал весел, общителен, разговорчив и при случае, толкуя с ремесленниками, часто навещавшими рудник, всегда говаривал, что среди всех наград, полученных им, самая дорогая — это труд вот на этой самой машине.

Но высшая награда ждала его впереди. До Урала донеслась весть о том, что в междуречье Волги и Дона начаты созидательные работы огромного масштаба. По деталям машин, какие начали изготовлять для этого строительства уральские заводы, люди догадывались, что работы эти небывалые. И Дмитрия Слепуху, который к тому времени вновь обрёл славу первого на руднике экскаваторщика, женился и стал отцом, неудержимо потянуло с обжитого Урала в донские степи.

Он послал туда заявление, в котором сообщал свою биографию, и написал, что для него, советского солдата, прошедшего путь войны, участие в этой стройке будет высшей наградой из всех, о каких он только мечтает.

Ему телеграфировали: «Приезжайте».

Строительство тогда только еще начиналось, и, прибыв на место, Дмитрий Алексеевич начал с того, что смонтировал привезённый туда по частям экскаватор «Уралец». Поставив его, как он говорил, «на ноги», он добыл на нём первые кубические метры земли на судоходной части канала.