Современники

Первые недели было ещё терпимо, но вот началась зима, по утрам промозглый туман точно сырой ватой наполнял колодец. Я не могла уже не только разглядеть буквы словаря, но становилось трудно дышать! И тут начался ревматизм. Сначала опухли коленные и локтевые суставы, потом пальцы, потом поясница. Каждое движение стало доставлять мне боль. Старые пастушеские полушубки, которые спустили мне друзья, не грели. А я даже не могла повернуться, чтобы выпрямиться и лечь как следует в своей узкой норе. Крестьянки поили меня цветом липы, настоем сушеной малины и каких-то корней. Но это только утешало, но не помогало. А наверху хозяйничали хитосы — эти двуногие волки, одевшиеся в форму американского образца. Лучшие люди гнили по тюрьмам и в самой страшной из них — на острове Макронисос. Страна была оккупирована американцами.

Я не боялась смерти, нет. Признаюсь вам, смерть порой казалась мне избавлением от мук. Но каждый раз, когда я чувствовала, что силы угасают, а воля ослабевает, я смотрела со дна моего колодца на какую-нибудь самую яркую звезду, смотрела и думала, что эта звезда сияет сейчас и над вашей родиной, что видите её сейчас и вы — советские люди, что, может быть, смотрит на неё и Сталин. И мне, в моём заиндевевшем земляном мешке, становилось легче. Ко мне возвращалось главное — вера в победу. Есть на земле Советский Союз! Живёт, борется ваш великий народ! Значит, рано или поздно восторжествует правда и на моей несчастной родине, значит и к нам когда-нибудь придёт мир, значит есть на что надеяться, за что бороться. И светлело на душе. Крестьяне, приносившие мне пищу, даже пугались, услышав иной раз, как я потихоньку напевала по ночам то греческие, то ваши, советские, песни. Они опасались, не сошла бы я с ума.

Кроме самоучителя и словаря, книг у меня, конечно, не было. Но у меня вошло в привычку вспоминать ваши советские книги, которые Рулла читала раненым, и я много думала об этом славном писателе, который работал, лежа в параличе, о солдате, бросившемся на пулемёт, о девочке Зое, обо всех вас, советских людях, стойких, мужественных, жизнерадостных, не боящихся никаких препятствий в труде и борьбе, умеющих веселиться, как дети, а если понадобится, отдавать всё, и самое дорогое, что есть у человека, — жизнь свою, за Родину, за свои идеи, за счастье всех людей.

Не скоро, а точнее говоря — через пять месяцев и десять дней, когда свет и воздух весны уже начали проникать даже в мой колодец, фашистский гарнизон ушёл из деревни. Друзья вытащили меня из ямы. Несколько недель я пролежала в летней хижине пастуха. Потом за мной пришли другие друзья — и вот... Словом, теперь я тут, среди друзей, на дружеской земле... Лучшие врачи борются за мою жизнь. И, видите, я уже хожу...

Собеседница сделала усилие и встала. Девушки попытались было подхватить её под руки, но она отвергла их помощь:

— Нет-нет, я сама... Вы понять не можете, какое это великое счастье — снова, второй раз в жизни, научиться ходить!.. Так вот, в Праге, в клинике, я продолжала изучать русский язык. Я читала ваши новые книги. Потом мне провели радио, я слушала ваши передачи, и это было лекарством, которое помогло медикам совершить чудо...

Женщина стояла на вершине горы, осматривая широкий горизонт, по которому располагались здесь земли трёх государств: Чехословакии, Венгрии и Австрии. Прокалённый солнцем ветер, насыщенный влагой дунайских волн и запахом цветущих лугов, шевелил её гладко зачёсанные белые волосы. В антрацитово-чёрных глазах светилось счастье возвращения к жизни, торжество всепобеждающего человеческого духа.

Она вдруг хитро прищурилась:

— Я знаю о вашей жизни всё, всё! Мне кажется, будто я даже знакома с этим волшебником советской индустрии — токарем Павлом Быковым, с девушками текстильной фабрики, которым пришла хорошая мысль выпускать ткань из сэкономленного сырья, со многими советскими людьми... Я столько о них читала и слышала, что, кажется, будто знаю их давно-давно... Чудесная у вас жизнь!

Вдруг какая-то новая мысль отразилась на её смуглом подвижном зеленовато-бледном лице:

— Я хочу спросить вас, литератора, почему нет книг о Быкове и этих девушках? Почему? Ведь жизнь вашего народа вдохновляет миллионы не известных вам людей, светит им во мраке, вселяет бодрость, надежду. Для вас книги о вашей жизни — художественная литература, для нас — учебники, источники бодрости, оружие в борьбе. Передайте это вашим товарищам от греческой женщины по имени Пенелопа, фамилию которой пока что называть в печати не стоит, так как она мечтает вернуться на родину и продолжать борьбу. Скажите советским литераторам: ваша страна — светоч мира, люди ваши — звёзды, и по судьбам этих людей мы стараемся направлять свой путь, как в древности по звёздам водили корабли... Обещаете так сказать? Да?

И я ответил ей:

— Обещаю.

— И сами это запомните?

— Да...