Яркое солнце меня ослепляет. Красной рукой я делаю козырек от солнца у лба и забиваюсь в узкие деревенские улочки. Дома оранжевые, красные, розовые. Все выкрашены охрой. Я уже второй день нахожусь в этом месте, моя гостиница вот здесь, чуть ниже, но я еще не хочу возвращаться. Группа туристов фотографирует мраморный источник. В тени платана пьянчужка старик с наслаждением отпивает из стакана с разведенным пастисом. Запах аниса бьет мне в нос. Я заворачиваю за угол и вижу перед собой Мики Мауса. Большие мышиные уши выглядят гигантскими на фоне побеленной стены. Ему, наверное, жарко. Он веером обмахивает свою шею, как в театре.
Я немного смущена. Красный порошок скользит по моей ноге. Я иду дальше вниз, на маленькой площади какие-то приготовления. Я резко поворачиваю голову и вижу, как он идет за мной следом. Он кажется маленьким и ловким. Я останавливаюсь и сажусь на тенистый порожек. Разглядываю двух музыкантов напротив в твидовых кепках и клетчатых рубашках. Пот, растекающийся по мне изнутри, смешивается с красным кадмием. «Кадмий вреден», – думаю я. Поднимаю взгляд, Мики Маус стоит там. Я вижу его глаза, он похож на ребенка. Он кланяется и преподносит мне пластиковый цветок. Рука у него загорелая.
Ноги волосатые. Я беру цветок и делаю вид, что пытаюсь стянуть с него маску. Он качает головой и исчезает.
Я сержусь и убегаю прочь. Мощеная дорожка очень грубая для сандалий, в которые я обута, ногам становится больно. Я думаю, что сейчас расплачусь – мне жарко и больно, и где-то по дороге у меня потерялся пластиковый цветок от Мики Мауса. Я одна, он больше за мной не идет. Я закрываю глаза и облокачиваюсь на оранжевую стену. Я хочу, чтобы подул ветер, но вокруг густая жара. Красный порошок становится вязкой жидкостью и течет по моему бедру. Не успеваю я открыть глаза, как чья-то рука с силой меня хватает. Открывается дверь, засасывает меня внутрь и тотчас снова закрывается за мной. Я ничего не говорю. Тут прохладно и темно. Пахнет прокисшим вином и чем-то синтетическим. Пара рук удерживает меня в неподвижном положении. Мы ложимся на пол. Я хочу потрогать его лицо, но он мне не позволяет.
Через десять минут он уже кончил. Целует меня. Встает, открывает дверь и замирает. Прежде чем он исчез, я успела увидеть его очертания. Он худой, с двумя большими мышиными ушами. Он что-то говорит мне, но я не понимаю. Я быстро одеваюсь, хочу его догнать. Выскакиваю, запыхавшись, на улицу. Три старухи, прогуливающиеся по деревне, разглядывают меня с любопытством и брезгливостью. Я ищу какую-нибудь витрину, чтобы посмотреться. Иду аккуратно по стеночке и проскальзываю в дверь пансиона «Сан Мишель». Поднимаюсь в номер и сразу же запираюсь в ванной.
На правой груди я обнаруживаю ярко-красный отпечаток ладони. В кармане моих штанов еще осталось немножко порошка. Остальное просыпалось по дороге. По пятке струится разлив алой реки. Я думаю, что мне надо бы хорошенько оттереться, чтобы смыть краску. А ведь красный кадмий вреден. Я полностью раздеваюсь и встаю под душ. Я еще не открыла воду. Из меня теперь изливается новый красный ручеек. У пальцев ног он разветвляется, чтобы затем снова слиться воедино на дне ванной. Я пробую его кончиком языка. На вкус как железо. Я открываю кран с горячей водой и слышу, что меня зовет мама. Я задержалась, говорит она, а ведь я еще слишком мала, чтобы гулять так одной.
Йоргос Кириакопулос
Праправнучка арапки и другие истории
Виктория
В трехэтажном частном доме на улице Геродота в полуподвальной комнатке проживала Виктория. Окно на улицу всегда было заперто, а снаружи на нем красовалась непропорционально толстая железная решетка, подобной которой не было ни на одном другом окне в здании. Ни в полуподвале, ни в подвале, ни слева, ни справа от чугунной входной двери. Похоже было, что в той комнате слева проживал какой-то особо опасный заключенный. Так мы решили с одноклассниками, так оно и было еще долгие годы спустя, пока частный дом не был передан в подряд под застройку участка новым зданием. Но архитекторы решили сохранить старый фасад, представляющий историческую ценность, и на днях, проходя мимо, я заметил, что никто не снял и ту решетку с левого окна полуподвала. Только вот Виктория умерла не меньше двадцати лет назад. Как и Министр.