Современная Древняя Греция. Античная и советская история

В дальнейшем Э. Грейс продолжала публиковаться как в СССР, так и в восточноевропейских научных изданиях – Eirene, Klio. В 1977 г. она выезжала на время в США, встречалась с родными. Выйдя на пенсию в 1984 г., Э. Грейс вернулась на родину (во всех анкетах в графе «национальность» она писала «американка») в 1985 г. и умерла в 1986 г. в возрасте 75 лет.

Связь изменений в исторической науке с указаниями вождей, партийными и правительственными постановлениями, решениями съездов правящей партии очевидна и наглядна: ученые-гуманитарии эпохи «репрессанса», как раннего (довоенного), так и позднего (конца 1940-х – начала 1950-х гг.) вынуждены были чутко реагировать на приказы и сигналы сверху; от этого прямо зависела их выживаемость, причем не только в профессии (вспомним хотя бы фразу из знаменитого анекдота: «Я ему цитату, а он мне ссылку»).

С конца 1950-х, а в особенности с 1960-х гг. советское общество претерпевает существенные изменения: жизнь граждан стала значительно более открытой. В передовой статье «Вестника древней истории», посвященной претворению в жизнь решений XX съезда КПСС, подчеркивалось, что возросло международное значение работ советских историков, которые часто переводятся на иностранные языки. И далее следовало утверждение, немыслимое для прошедшей эпохи культа личности: «Крепнут личные дружеские связи наших и зарубежных ученых».

Возникают, по терминологии социологов, городские микромиры, для которых уже характерен принцип самодеятельности личности, ценности общения индивидов как индивидов. Партийно-правительственные постановления не оказывали существенного воздействия на подобную аудиторию, неформальные ценности (в том числе в научной сфере), безусловно, преобладали. Важнее было давление общественное: кто из молодых антиковедов мог всерьез интересоваться марксистскими штудиями по истории рабства после «Песни учителя обществоведения» Юлия Кима (конец 1960-х), на героя которой падал «Капитал» Маркса? Исследователям этого периода советской историографии, пожалуй, существенно более важно хорошо ориентироваться в неформальной культуре, анекдотах, наконец, нежели в постановлениях партийных органов и резолюциях партийных съездов.

Итак, с 1953 г. Э. Грейс жила в Москве, работала в академическом институте; уже по этим параметрам ее жизнь существенно отличалась от жизни большинства советских граждан. Москва в те годы была одним из немногих советских городов, где поддерживался приемлемый по советским меркам уровень снабжения продовольственными и промышленными товарами; Москва была мегалополисом, пусть во многом противоположным, но в чем-то, безусловно, понятным жителю Нью-Йорка (в 1959 г. население Москвы превысило 6 млн, в 1970 г. – 7 млн человек). Э. Грейс могла приезжать в институт только в присутственные дни, причем не обязательно утром, дорога на троллейбусе и метро занимала, по свидетельству Вл. Казакевича, 40 минут. Гуманитарные академические институты располагались тогда в историческом центре столицы. Зарплата старших научных сотрудников академии, как и университетской профессуры, была в 1950-е годы существенно выше средней по стране. Но этот разрыв (как и неравенство в доступе к пенсионному и медицинскому обеспечению) постепенно сокращался; отчасти это было связано с процессом роста штатов научных учреждений в СССР. Труд в науке становился все более массовым. Численность сотрудников Института истории АН СССР перед разделением на два института в 1968 г., по воспоминаниям современников, составляла около 700.

Время научного расцвета Э. Грейс совпало со временем расцвета советской науки в конце 1950-х – 1960-е гг. Конечно, антиковедение было далеко не самой передовой отраслью знаний, но флюиды новых веяний доходили и до античной истории, и до классической филологии. Не случайно американские научные журналы открывали в те годы свои страницы обзорами советских публикаций по Античности, а в университете штата Индиана летом 1960 г. устроили трехнедельный эксперимент по обучению американских студентов латинскому языку по советскому учебнику Попова и Шендяпина. Уж во всяком случае в исследовании социально-экономических проблем древности, по мнению западных ученых, советская наука занимала лидирующие позиции. Западные исследователи, не владевшие в достаточной степени русским языком, могли, впрочем, и преувеличивать достижения советских античников, стремясь усилить внимание к исследованиям в области антиковедения в Западной Европе и США[27].