Совет Девяти

– Мира, вы не слышите меня. Все это морализаторство насчет того, что вы подвергли опасности жизнь подданных, не стоит и выеденного яйца. Власть – не про нравственность. Власть – про силу, хитрость и уверенность в себе. Вы были рождены, чтобы править. Вас научили всему, кроме умения быть политиком. Осваивайте навык. Возьмите пример с Белории, наконец: его совершенно не волнуют всякие условности, ему наплевать на мнение окружающих, пока репутация остается при нем.

– Я… я уже не уверена, что хочу, – прошептала Омарейл, со страхом глядя на Даррита.

Ей бы не хотелось, чтобы он счел ее слабой или перестал уважать из-за сказанных слов. Но держать эти сомнения в себе не было больше сил.

Наконец он сделал то, чего принцессе так хотелось: прижал к себе, не прерывая зрительный контакт. Ей пришлось чуть откинуть голову назад, чтобы продолжать смотреть на собеседника.

– Ваши сомнения понятны, – тихо проговорил он, отчего в груди Омарейл все сжалось от волнения. – Но, боюсь, мы слишком далеко зашли. Вы сможете поразмышлять о философии власти, когда все утихнет. Вы вернетесь домой, и никто больше не будет ставить под сомнение ваше право на престол. Договорились?

Омарейл не могла оторвать взгляда от его лица, впервые замечая длинные черные ресницы, заостренный нос, самое начало шрама под нижним веком. Ее дыхание сбилось, когда он посмотрел на ее губы, и она невольно их облизнула. Все вокруг замерло, звуки исчезли, и для принцессы существовал только он – Норт Даррит. Только его крепкие руки, сжимающие ее талию, и такие пронзительные синие глаза. От их взгляда сердце начинало биться быстрее.

Она не верила, что он сделает это, хотя напряжение момента вело лишь к одному исходу. Когда Даррит наконец поцеловал ее, Омарейл покинули все мысли.

– Очень по-братски, – раздался строгий голос.

Они отстранились друг от друга медленно и неохотно, но не оттого, что поцелуй был так сладок, а оттого, что оба одинаково сильно не желали сталкиваться лицом к лицу с Даном Дольвейном. Выбора, впрочем, особенно не было. И Омарейл, и Норт синхронно сделали шаг назад и повернулись к подошедшему к ним мужчине.

– Редко встретишь такие крепкие семейные узы, – с явным сарказмом продолжил тот.

– Господин директор… – начал было Даррит, но Дан прервал его.

– Не хочу выслушивать очередную ложь, – заявил он, подняв руку. – Я немедленно зову гвардейцев.

– Что?! – воскликнула Омарейл. – Почему?

– Господин Даррит ваш учитель. Вы ребенок, находившийся под его ответственностью.

– Мне двадцать два. Будет двадцать три седьмого числа седьмого месяца, – возразила Омарейл.

Норт метнул на нее суровый взгляд.

– Я должен вам поверить? – поднял бровь Дан, однако он был явно готов услышать оправдательную речь.

– Про то, что мы брат и сестра, – это действительно ложь. Но мы соврали вам лишь потому, что не можем рассказать правду.

Господин директор сложил руки на груди:

– Ну попробуйте же. Сомневаюсь, что она может быть хуже, чем то, что я думаю о вас двоих сейчас.

Омарейл вздохнула.

– Мы все еще не можем, господин Дольвейн. Но, поверьте, это очень серьезная причина. И господин Даррит, – она указала на него рукой, – невольно стал моим помощником. Он вообще не виноват в том, что оказался втянут в эту историю.

– Мира… – начал Норт, но она подняла ладонь, заставляя его замолчать.

– Пожалуйста, позвольте нам исчезнуть. И не увольняйте Даррита. Однажды вы все узнаете и поймете, что совершили правильный поступок.

«Или нет», – подумала Омарейл, но виду не подала.

Она посмотрела в глаза Дану и почувствовала его сомнение. Постаравшись вселить в него доверие и сопереживание, принцесса несмело улыбнулась.

Он прикрыл глаза, задумался. И тогда она сделала то, на что, была уверена, не решится.

– Дан… – проговорила она. – Дан, я прошу.

Его брови сошлись на переносице. Прошло около десяти секунд, прежде чем он резко открыл глаза и посмотрел прямо на Омарейл.

– Седьмого числа седьмого месяца? – хрипло уточнил он.

Даррит шумно вздохнул и, сложив руки на груди, отвернулся. Омарейл бросила на него беглый взгляд, а затем обратила все внимание на Дана. Говоря откровенно, она с первой встречи в Лебрихане почти хотела, чтобы тот обо всем догадался. Дату своего рождения она назвала не случайно. Ей отчего-то казалось, что младший Дольвейн мог стать их союзником.

– Небеса, – прошептал он. – Теперь я вижу…

– Видите? – с искренним удивлением спросила Омарейл.

Она подумала, сейчас он скажет что-нибудь о ее королевской манере держать себя или форме головы, созданной, чтобы носить корону. Но Дан пояснил:

– Ваши глаза… этот разрез… невозможно спутать. У вас глаза Его Величества.

Омарейл не знала об этом. Но теперь ей вспомнился эпизод, когда они обедали у Ила, и Бериот взглянул на нее. Тогда что-то неуловимо изменилось в его лице, он начал задавать вопросы. Вероятно, наблюдательный Советник сразу заметил сходство. Она дернула плечом и ответила:

– Не стоит так громко заявлять об этом. Вон те люди считают, что принцессу нужно посадить в железный бункер и контролировать ее местонахождение.