Совершенный изьян

Улица, узкая, как чёрный коридор, сквозь которую, царапая колёсными дисками высокий бордюр, продирался служебный фургон. Кривые бордюрные камни, потемневшие, точно гнилые зубы, со скрежетом врезались в колёса, пытаясь остановить машину. Пётр видел самого себя со стороны — он сидел за рулём фургона, упрямо вдавливая в пол педаль газа. Из-под днища машины сыпались искры. Вика поначалу не было; вместо него на пассажирском сидении валялась старая фляжка. Но пото́м, когда скрежет от колёс стал до невыносимого громким, Вик неожиданно объявился, как призрак, почесал бороду и сказал:

— Мёртвое есть мёртвое.

— Не согласен, — сказал Пётр.

И проснулся.

Он поднялся с кровати и проверил радиатор. Отопление заработало в полную силу, однако и дышать теперь стало нечем. В спальне пахло по́том и пылью, от солнечного света резало глаза.

Пётр перебрался в гостиную, зашторил окно и разлёгся на диване. На обеденном столе валялся дзынь, похожий на вырванную с кишками деталь от неизвестного механизма.

Пётр включил минбан и, лениво покачивая кистью, переключал каналы. Днём как обычно крутили выжигающую мозги дрянь. Музыкальные клипы, в начале которых выводилось непременное предупреждение для страдающих эпилепсией. Рекламные ролики с кислотной гаммой, где люди не были похожи на людей.

Наконец Пётр нашёл какой-то старый фантастический фильм. Главный герой, детектив, искал пропавшую девушку. У него не было ни семьи, ни друзей — только расследование, которое он вёл.

Действие происходило в надуманном городе, где никогда не вставало солнце. Небо скрывала плотная поволока багровых, с пепельными прожилками туч. Этот непонятный катаклизм называли «мглой». Из-за «мглы» началась эпидемия самоубийств. Спасали лишь специальные кабинки с неким фантастическим, похожим на счётную машину устройством, к которому крепилась на витом проводе маска, напоминающая чем-то проволочный дзынь Петра. Клиент заходил в кабинку, в обязательном порядке закрывал за собой сдвигающуюся гармошкой дверь, напяливал на себя маску и несколько секунд корчился от наигранной боли, тряся руками и головой. И всё это в гробовой тишине. При регулярном посещении кабинок желание наложить на себя руки исчезало, но появлялись другие проблемы — у кого-то отказывали глаза, у кого-то шла горлом кровь.

Пётр ненадолго провалился в сон, а когда пришёл в себя, то обнаружил, что главный герой тоже идёт к кабинке. Вот он останавливается, сплёвывает сигарету, расплющивает её ботинком и вздыхает. Крупным планом демонстрируется его лицо — исхудавшее, как после мучительной болезни. Герой закрывает глаза. Заменяя мимику, по его опущенным векам проносятся яркие отблески — синий, зелёный, красный. Это играет, затихая и разгораясь, газовая вывеска над кабинкой. Герой ещё раз вздыхает — эпизод настолько затянут, что желание спать становится непреодолимым — и открывает дверь кабинки. Камера снова показывает его лицо и город на заднем плане, замыленный, точно на плохой фотографии. Серые коробки домов громоздятся друг над другом, сливаются в единую безобразную конструкцию, вроде вырванного с проводами куска перепаянного текстолита. Круглосуточные огоньки неоновых реклам напоминают искрящие контакты. Высокие башни с алыми маячками на крышах — тлеющие сигаретные бычки. Герой делает шаг вперёд, заходит в кабинку. Дверь с тонированным стеклом сдвигается, и город за его спиной застилает синяя тень.

1.9

— Чего за херню ты мне впарил?

Пётр швырнул дзынь на стол. Паренёк в драной дохе испуганно сжался.

— Ты чё, отец?

— Он не работает! Там один сплошной глюк!

Внутри дзыня что-то раздражённо пощёлкивало — как обратный отсчёт у бомбы с часовым механизмом. Проволочный каркас заметно примялся от удара.

— Глюк? Какой глюк? — У парня собрались на лбу неожиданно глубокие морщины. — Не подрубается? Но мы же…

— Подрубается, но пото́м ни хера не работает! Призрака трясёт, он то в пол проваливается, то лицо у него…

Пётр не договорил.

— В пол проваливается?

Парень выпростал из дохи дистрофичные руки, поднял дзынь и принялся осматривать его на тусклом свету.

— Позиционка тут надёжная, реально. Простая, но надёжная. Швыряешь небось постоянно, как щас? Камеру с датчиками не расколол?

— Не расколол! — огрызнулся Пётр. — Разговаривать с призраком невозможно! Его клинит постоянно. Одно и то же всё время талдычит. Как запись испорченная, как…

— Запись испорченная?

Парень бережно положил дзынь на стол, вытащил из дохи грязный платок и высморкался.

— Да, как запись.

— Так, может, она реально испорченная? Чё на дзынь-то сразу?

— Слушай! — Пётр упёрся руками в затрещавший стол. — Я тебе не идиот! Эти штуки либо работают, либо нет. Сейчас ты мне вешать будешь, что это у меня проблемы?

— Старичок, — парень как-то странно, не по-человечески оскалился, — я те ничё вешать не собираюсь. Не сработало — жаль. Чё теперь от меня-то хочешь? Послайсить-таки? Деньги вернуть?

— Возвращай!

— Думаешь, я против? Ты у меня ваще его за бесценок отжал! Да там аккум один дороже стоит! Про картофан я уже молчу!

— Значит, рад должен быть, что я тебе эту хуйню возвращаю.