Совершенный изьян

— Она умерла! — перебил её Пётр. — Я расследую обстоятельства её смерти!

Синдзу уставилась на него пустыми тёмными глазами.

— С Пан-Йон всё будет хорошо, — невозмутимо повторила она. — Наш мир не был реален. Ведь всё происходящее — всего лишь сон. Сон, в котором она не могла найти себя. Ты понимаешь?

Синдзу подошла к дивану и наклонилась к Петру. Чёрная чёлка упала ей на лицо.

— Ты понимаешь?

Пётр вздрогнул.

— Понимаю. Она сошла с ума.

Он сделал глоток и стиснул стакан, как оружие, словно боялся, что Синдзу набросится на него — ведь в этом закрашенном синевой мире она была не менее реальна, чем он сам.

— Где она жила? — спросил Пётр.

— У подруги.

— Адрес подруги?

— Я не обладаю этой информацией, — монотонным голосом ответила Синдзу и отошла в середину комнату.

Она вновь прислонилась бедром к столу.

— И чем она занималась? Как искала эту свою подлинную реальность?

— В Сень-ши.

— В синьке! — фыркнул Пётр. — Кто бы сомневался!

— И мы были не одни!

Синдзу покачала над головой указательным пальцем, но жест этот, словно записанный для другой модели, получился в исполнении худосочной девушки неестественным и комичным.

— Нас было много. И мы…

— Кого это — нас?

— Трёхцветная радуга! — Синдзу всё ещё держала над головой руку с вытянутым указательным пальцем. — Там, где начинается трёхцветная радуга, мы…

— Какая ещё бесцветная радуга? — Пётр осушил залпом стакан. — Чего ты несёшь?

— Есть много других, таких, как мы!

Синдзу сделала вид, что набрала в грудь воздуха, хотя никакого воздуха в этой притворной реальности не было.

— Пан-Йон смогла найти их в трёхцветной радуге. Она была так счастлива, когда, — Синдзу перекрестила ладони, прижала их к подразумеваемому сердцу, — рассказывала мне об этом. И теперь мы вместе с ней…

— Да чего ты мелешь? — поморщился Пётр. — Какая на хер трёхцветная радуга?

— Трёхцветная радуга… — Синдзу вскинула голову и заговорила с придыханием, точно читала стихи: — Там, где начинается трёхцветная радуга, мы вместе с Пан-Йон…

— Ты, сраная электронная дура! — Пётр сплюнул накопившуюся во рту желчь. — Она умерла, ты понимаешь! Сдохла! Её больше нет!

Он поднял стакан, но там уже не было ни капли.

— У-мер-ла? — медленно, как испортившийся механизм, произнесла Синдзу и слепо уставилась в стену над головой Петра. — Умерла, — повторила она, но губы её уже не двигались. — Нет, ты не понимаешь. Пан-Йон…

— Опять начинается, блядь! — крикнул Пётр.

Синдзу шагнула к дивану, но вдруг переломилась в талии, как будто её разбил паралич. Её скрученные руки застыли в воздухе. Шея страшно истончилась, превратившись в переплетение вздувшихся жил. Голова с налезающими на лицо чёрными волосами свесилась вперёд. Глаза безумно загорелись.

— Но Пан-Йон, — успела произнести Синдзу, прежде чем Пётр отрубил дзынь, — не может умереть.

1.11

Пётр прикончил бутылку и заснул на диване под утро, когда начинало светать. Разбудила его духота. Он попробовал встать, но споткнулся и свалился на пол. Расшиб колени и кисть.

Его мутило. Внутренности словно разъело кислотой. В любой момент его могло вывернуть наизнанку. Он присел на колени, глубоко вздохнул и задержал дыхание, но это не помогло.

Рядом валялся включённый дзынь.

Изнанка забра́ла тускло светилась, отбрасывая на пол угловатую синюю тень. Призрак был ещё там — изуродованный сбоями в программе. На секунду Петру захотелось надеть дзынь и проверить, но он представил искалеченную девушку с поломанными руками и разошедшейся кожей на лице, представил, как она монотонно, вроде громкоговорителей в трубе, повторяет, что он другой, другой, другой, а Пан-Йон умереть не может.

Пётр поднял с пола дзынь и нажал синюю кнопку на забрале. Аккуратно, как тот паренёк из магазинчика, положил дзынь на стол.

И замер, соображая, что нужно делать дальше.

Он принял душ — ледяной водой, от которой заныли суставы. Его тошнило. От пульсирующей боли в висках перед глазами плыли кровавые пятна, но сердце пока не беспокоило — пульс был на удивление спокойным и ровным.

Он оделся и вышел на улицу.

Уже смеркалось. Солнце тонуло в дыму над домами, ни один из фонарей не горел. Пётр шагал навстречу сумеркам, спускался в тень. Ближайший магазин был всего в паре кварталов — несколько минут быстрым шагом, — но даже этого времени хватило, чтобы промёрзнуть насквозь.

Холод вернул чувство реальности.

На ледяном ветру Синдзу с её приступами электронного безумия казалась поломанной дорогой игрушкой. Она даже не знает, что такое смерть — как маленькие дети, которые только учатся жизни. Пётр не понимал, зачем вообще пытается разузнать что-то о погибшей. Это уже не его работа. Его работа — собирать на улицах мерзляков.

Главное, чтобы они не поднимались на ноги.

Киоск, где продавали китайскую водку, работал. Над дверью мерцала газовая вывеска — единственный свет на всей улице. Вывеска мигала, точно праздничная иллюминация. Три разноцветных иероглифа — красный, синий, зелёный — гасли по очереди и разгорались снова, в неправильном, хаотичном порядке — красный, зелёный, синий, зелёный, красный.