…и, нелепо взмахнув руками, еле удерживает равновесие. Симеон оживил его не полностью. Ниже колен Омар ибн Рахим всё так же мраморен и хладен.
Он внимательно изучает свои ноги… чересчур долго, угнувшись, дабы скрыть выражение лица. Распрямляется — старенький, немощный, вызывающий жалость всем своим разнесчастным видом, даже спиной, лица-то мне с моего места не видно! И тут я начинаю понимать, почему меня усадили именно сюда, и для чего Акара распорядилась не снимать с меня защиту…
— Чем обязан честью принимать у себя высочайший Совет, друзья мои? — вопрошает он голосом надтреснутым, а не полным сил, как ещё при недавнем выкрике. — И кто оставил старика в столь бедственном положении, которое мешает ему в собственном доме принять лучших из лучших и наимудрейших из мудрейших? И дозволено ли мне будет спросить… — в этот момент он, якобы разминая шею, поворачивает голову чересчур сильно вправо и встречается со мной глазами.
Я скрещиваю руки на груди и смотрю на него в упор. Как в детской игре "Перекинь проклятье". Ещё немного — и действительно перекину…
У него очень выразительный взгляд. За несколько мгновений в нём успевает обозначиться понимание, ярость, бессилие… изумление, когда он переводит взгляд с одного моего спутника на другого, снова ярость…
— Удели своё внимание и нам, Омар ибн Рахим, бывший Верховный бывшего Клана, — окликает его Акара. Магия это или свойства местной акустики, но сказанные тихо слова доносятся до меня столь отчётливо, будто жрица стоит за моим плечом. Почтеннейший неохотно поворачивается. А я, переведя дыхание, замечаю над двойной спиралью ещё и фиолетовую: очевидно, мой Наставник решил подстраховаться и добавил к некромантовской ещё и свою защиту, паладиновскую.
— Не подскажешь ли, старинный друг, — задумчиво говорит с места дон Теймур, — кого это ты приказывал убить в последние секунды своей предпоследней жизни? Приказ был озвучен достаточно чётко и однозначно и двоякому толкованию не подлежит. Может, поделишься со мной информацией?
Ибн Рахим сосредоточенно осматривает беспалую руку.
— У тебя странная манера, Теймур, спрашивать о том, что тебе и без того известно. — К нему постепенно возвращаются и властный вид, и уверенность. — Как я полагаю, ты собрал Совет здесь, в моём доме, чтобы свести со мной счёты? Чем же ты так заинтересовал Глав, что они безропотно по твоему велению кинулись помогать тебе? Пообещал каждому кусок от моих владений?
— Неуважение к Совету — раз, — бесстрастно замечает Акара.
— Помолчи, женщина, — с досадой говорит Рахимыч. — И полгода не прошло как ты в Совете, а уже пытаешься помыкать мужчинами! И они это терпят? Твое место — в башне, над треножником!
— Неуважение к Совету — два. Меня выбрали председательствовать на данном собрании, выбрал Совет большинством голосов, легитимно, руководствуясь Уставом. Буква закона исполнена. Не пытайся нас стравить, Омар ибн Рахим.
Он протестующе машет руками.
— Я вижу, со мной уже обращаются как с преступником? Но разве суд уже состоялся? Почему меня держат запертым в обережных кругах и в собственном теле, как в клетке? Клянусь, только моё бедственное положение заставило меня позабыть о правилах приличия и проявить неучтивость к гостям! Кстати, уважаемые, что-то не припомню, чтобы я вас приглашал; не объясните ли мне, хозяину этого дома и земли, на каком основании вы сюда явились, явно и недвусмысленно нарушив соглашение о невмешательстве в частную жизнь глав Кланов и Орденов? Не на соблюдении ли этого Устава зиждется наша безопасность и мирное сосуществование?
— Ты похитил женщину моего клана, — бесцветным голосом заявляет дон Теймур. Он даже глаза полуприкрыл, словно ему лень общаться. — Мою невестку. Жену моего младшего сына. Мать моих внучек. — Его глаза вдруг вспыхивают и стремительно желтеют.
— Всего лишь женщину, — небрежно отмахивается Рахимыч. — Она же для вас пришлая, Теймур, она даже не полукровка! Разве осмелился бы я посягнуть на некромантку?
— Кому как не тебе знать, мой старый друг, — в последних словах дона сквозит еле уловимая ирония, — что наши женщины независимо от происхождения становятся нашими уже в момент зачатия детей? Помнится, мы не один раз беседовали о семейных устоях моего клана. Так я продолжу, Омарчик. Помимо похищения ты её изувечил — отрезал ей пальцы, и бросил в холодной тюремной камере, даже не перетянув рану, без воды и пищи; изводил одиночеством и неизвестностью, пытал при ней девушку — иначе говоря, оказывал жёсткое психологическое воздействие. И все эти меры принимались по отношению к нашей женщине… — ГЛАВА выдерживает паузу. — Беременной женщине.
Омар стремительно бледнеет.
— Я не знал, что она… Поверь, Теймур. — Он ещё пытается сохранить достоинство в голосе. — Иначе, клянусь тебе…