Сороковник. Книга 3

— Не клянись, не сотрясай воздух. Что бы ты сделал? Вернул её с извинениями и с денежной компенсацией за моральный ущерб? Компенсацию я с тебя ещё возьму, Омар, не сомневайся. За всё сразу. И за то, что ты собирался подвергнуть её насилию, чтобы изъять ауру, и за намерение причинить вред мне лично, воспользовавшись полученным Зеркалом… Кстати, Омарчик, у тебя ничего не вышло бы: её Зеркало чересчур мало по сравнению с моим. Так я продолжу, старый друг. Я обвиняю тебя в покушении на жизнь обоих моих сыновей.

— Я приказывал убрать только одного, — сквозь зубы цедит Омар. Дон скептически поднимает брови.

— Правильно. В то время ты ещё не знал, что мой старший сын, наконец, вернулся. Твоим исполнителям пришлось гоняться за обоими. Так что, Омар, твой долг передо мной возрастает многажды, поскольку ты покушался не на частных лиц, а на наследников Главы Клана. Добавлю сюда попытку шантажа и вымогательства с твоей стороны, а также предательство на поле боя со стороны твоих магов. Но от этого куда больше пострадали другие кланы, они здесь ещё выскажутся. Итак, Омарчик, что ты можешь сказать в свою защиту? Уверяю, я рассмотрю каждую попытку оправдания.

— Я не знал, что она беременна! — вызывающе говорит Рахимыч. — Да, я собирался завладеть её аурой, но только чтобы иметь хотя бы толику твоего могущества, друг мой! Разве можно ради какой-то женщины позабыть о старинной дружбе, связанной общими боями и свершениями, Теймур?

— Ты же — забыл, — пожимает плечами дон. — Собственно, Омар, свои претензии я высказал, и не буду мешать другим. На сим мы, я полагаю, простимся. Прошу вас, господа, — добавляет он учтиво. — Благодарю за возможность высказаться первым.

Бывший Верховный негодующе фырчит, собираясь что-то сказать, но тут через несколько человек от Главы Некромантов поднимается невысокий плотный мужчина лет шестидесяти, худощавый, с седым ежиком волос на голове, в панцире на манер римского. Центурион, не иначе. "Мэр", — сообщает мне Акара. "В сражении не участвовал, но был в числе наблюдателей. Единственный не-маг из приглашённых".

— Обвинение со стороны городского совета Тардисбурга, — негромко, как и Акара, начинает центурион. Я смотрю, они тут вообще неэмоциональны. — Омар ибн Рахим, ставлю вам в вину осуществление диверсии на территории города во время военных действий. Магами Огня был практически снят охранный Барьер во всех секторах города — кроме нескольких кварталов Восточного, того, где проживают семьи Клана Огня. Как следствие ослабления Барьера, произошёл одновременный прорыв сил неприятеля в пяти точках. Городу нанесён значительный материальный ущерб, но прискорбнее всего — двадцать восемь погибших среди мирных жителей. Как бывший военный, с уверенностью могу предположить, что не будь помощи обережников в восстановлении барьерной сети — город продержался бы не более часа.

— Причём здесь я? — праведно негодует ибн Рахим. — Ты же сам только что признал — мои кварталы были в полном порядке! А в прочих секторах есть свои ведуны и маги, ответственные за сохранность Сети! Да и прорыв… Как ты сказал? В пяти местах? Но это были монстры с границы, какое отношение они имеют ко мне?

— Они имеют самое непосредственное отношение к твоим людям, Омар ибн Рахим, тем самым, которые встречали их у выхода и провожали прямиком на штурм магических школ. Об этом будет сказано представителями других кланов. Я же обвиняю тебя не только в диверсии, но и в измене. Ты вступил в преступный сговор с Игроком и подставил под удар мирных жителей. Как представитель городской власти я требую у Совета наказать тебя.

— У Совета? — придушённо повторяет Омар. — У этого продажного… этих плебеев… — И начинает, задыхаясь, шарить по груди, словно в попытке ослабить тугую застёжку кафтана. Пальцы его срывают яркую пуговку, и та в его руках расцветает огненной кометой, что, распустив хвост, летит в сторону судий…

…вернее, пытается. Напоровшись на внезапно выросшую из всеми забытой канавки, прорытой заблаговременно обережным Петушком, водную стену, позорно пшикает и оседает на пол, где присыпается ожившим вспученным земляным валом. Заорав, кочет, до того мирно поклёвывающий на полу невидимые зёрнышки, одним прыжком взмывает на грудь Верховного и крепко и жёстко бьёт его клювом в шею.

— А я предупреждал, — ворчит Симеон, помавая посохом и вроде бы ничему не удивляясь. Драчливый птиц, усохнув в размере, смирно пристраивается на навершии, а я вспоминаю: у Рорика на посохе сидит такой же.

— Неуважение к Совету — три, — после недолгой паузы говорит Акара. — Уведомляю тебя, Омар ибн Рахим, что ты лишаешься права голоса. — И добавляет скептически, разглядывая вновь застывшего во мраморе бывшего Верховного: — Навсегда.

Я сглатываю комок в горле.