Сороковник. Книга 3

Нас провожают на место в нижнем ряду. В необъятном зале — самые настоящие трибуны, установленные широкой подковой: дугой к дальней стене, рожками к входу. Трибуны невысоки — в четыре ряда и заполнены не полностью. На самом верху слева особнячком держится группа человек в пятнадцать, со скорбными лицами. С левого фланга от них — Кайс, справа — полупрозрачный Тарик, заметно поблёкший с той поры, как я его видела в последний раз. Очевидно, они курируют группу счастливчиков "чистых", но по всему видно — счастья от своего привилегированного положения те не испытывают.

Не успеваю охватить взглядом присутствующих, как братья оперативно усаживают меня и сами устраиваются по бокам. Мы сидим почти на краю рожка подковы, обзор отсюда неплохой, вот только застывший Верховный до сих пор показывает мне спину. Но я не считаю это невежливостью; в конце концов, как его поставили, так он и стоит. И всё же — зачем его сюда притащили? Будут судить заочно? Посмертно?

Мага по обыкновению хмур и суров, Николас безмятежно спокоен. Один словно сошёл с портретов ветеранов — с повязкой через глаз, коротко остриженной клоками, но не потерявшей густоты шевелюрой, в чёрном длинном плаще с серебряными частыми застёжками, местами подпалённом, местами ободранном. Другой — в легкомысленной белоснежной рубашке тонкого полотна, без единого пятнышка, растрёпанные кудри и свежая щетина придают этакий лёгкий шарм… Даже здесь он не может выйти из привычного праздного образа. Тем не менее, есть кое-что в братьях общее: глаза. Одинаково серьёзные и изучающие. Они обшаривают взглядом территорию — Мага левый от себя сектор, Николас — правый.

Не удержавшись, задираю голову, чтобы рассмотреть высокий потолок. Похоже, здесь внутри больше пространства, чем снаружи. Тот самый купол, который со двора видится аккуратным, хоть и внушительным колпаком над первым и единственным высоким этажом, здесь, внутри помещения вознесён не менее чем метров на сорок. По основанию его опоясывает кольцо высоких сводчатых окон, сама чаша изукрашена сине-белым орнаментом. Несмотря на ночь, из окон льётся свет, яркий, но значительно ослабевающий по дороге к полу, потому я не могу разглядеть толком стен, они теряются в затемнённом отдалении. Видны только два параллельных ряда мощных колонн, вдоль которых и расположены трибуны.

По телу проходит знакомая согревающая волна. Это сэр Майкл с верхнего уровня легонько касается моего плеча.

— Рад вас видеть отдохнувшей, дорогая, — говорит негромко. — Совсем недавно мы зафиксировали достаточно сильный выброс энергетики; говоря откровенно, я был обеспокоен. С вами всё в порядке?

— А-а, так это мы только что узнали, что немного беременны, — заговорщически подмигивает Николас. Я чувствую, что неудержимо краснею, и испытываю желание заехать родственничку локтём под ребро. — Женщины, знаешь ли, странные существа и на подобное известие реагируют иногда очень бурно… Но мы справились, Майки.

— Точно?

— Ты же видишь — я жив! — убедительно отвечает Ник. И я готова провалиться сквозь землю. Он что — теперь каждые полчаса будет поминать о моих "подвигах"? — Посему — можешь сделать вывод: наша девушка умеет держать себя в руках.

— Хорошо, — удовлетворённо отмечает мой Наставник. — Рад за вас, Иоанна.

— Вы закончили? — негромкий, но удивительно звучный голос Акары заставляет собеседников притихнуть. — Итак, господа и дамы, друзья и коллеги, мы продолжаем. Позвольте, наконец, представить вам новую Обережницу. Клан Обережников самый малочисленный в нашем мире, и это — одна из основных причин нашего вмешательства в дела суверенного Клана Огня. Ванесса-Иоанна, приветствуем вас.

Не знаю, что даёт мне силы встать и уважительно поклониться, прижав руку к сердцу — в другое время я сконфузилась бы, стала донельзя неуклюжей, начала бы цепляться за всё подряд, но сейчас — осознание собственной уникальности, о которой слышу не в первый раз, поддерживает меня на плаву. Совсем недавно я имела счастье лицезреть себя в зеркало и ужаснуться; так вот, чтобы Члены Совета не ужаснулись так же или, не ровён час, не покосились бы с презрением — неужели ради какой-то оборванки мы рисковали? всё, что я могу — подать себя с достоинством. И то, что на меня в этот момент устремлено множество глаз, уже не смущает.

Хорошо, что нет ни аплодисментов, ни каких-либо реплик. Меня всего лишь доброжелательно разглядывают — и кивают приветственно. Но чужие взоры кажутся мне настолько ощутимыми… такое уже было, когда меня оценивал Омар ибн Рахим, словно снимая кожицу слой за слоем. Невольно повожу плечами — и тотчас надо мной проявляется двойная спираль защиты. Неприятные ощущения пропадают. Большинство присутствующих смущённо отводит глаза.