Читаем Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления полностью

А у нас? Возрождение государственности из пепла. Лозунги «Все на фронт национально-освободительной войны», «Все на работу по восстановлению независимой родины». Воссоздание аппарата польского государства — воеводы, старосты, — наконец, аграрная реформа, предусмотренная законом, временное государственное управление заводами… революция, осуществляемая государством, направляемая и постепенная, революция мягкая, без физического истребления имущих классов, без митингов и мятежей, ярости и взрывов стихийного гнева… Бескровная революция? Революция ли это вообще, такая нетипичная, так не соответствующая историческому образцу, классическому рецепту?

Нет революций по образцу, нет типичного хода социальных процессов. Нет классического рецепта.

После Великого Октября 1917 года ни одна революция не пошла тем же самым путем. Нетипичными были не только польская, но и чехословацкая и румынская, югославская и китайская, вьетнамская и кубинская революции. Впрочем, строго говоря, и Великий Октябрь также был нетипичным. Совсем не такой, как мы могли себе представить, другой, значительно более сложный и красочный, он был более богат политическим содержанием и полон внутренних противоречий, чем можно судить по десятку-другому романов, фильмов и пьес недавних лет, формировавших стереотип, который в течение долгих лет мы считали образцом классической революции. Сегодня, на основании нашего послевоенного опыта, можно сказать, что средний рядовой участник революции в Польше непоколебимо верил в образец Октябрьской революции, но зачастую не знал, а часто и не понимал его. Упрощенное восприятие исторического опыта не раз вело к упрощениям в нашей собственной революционной работе.

Сейчас речь идет о наших собственных делах, о польской революции — самом важном событии в жизни моего поколения, о польском 1944-м, к которому всегда закономерно будет обращаться наша мысль. В частности, речь идет о живучести схематизма в революционном мышлении, схематизма, который, скажем откровенно, в течение многих лет побуждал нас упорно искать теоретическое обоснование (а строго говоря, соответствующие полочки) для хорошо известных нам, но нетипичных явлений политического переворота в Польше. Этот схематизм неоднократно побуждал нас постфактум подгонять облик явлений к обязательному образцу, как бы затушевывать с помощью фразеологии эту нашу специфику, как будто бы мы стыдились того, что наша революция какая-то своеобразная, не такая, поскольку она не похожа на образцовую. Речь идет именно о том, чтобы надлежащим образом оценить это своеобразие и не забывать, что оно порождалось самыми реальными особенностями общественной жизни нашего народа. Понимание своеобразия бытия и традиций свидетельствует о зрелости партии, которая именно в данном, а не в другом месте и в данный, а не в другой момент организует свою революционную работу.

События и намерения той эпохи, факты и пути, по которым пошло развитие в Польше, следует оценивать не с точки зрения их соответствия классическим образцам, а единственно с точки зрения их соответствия действительному положению в стране, потребностям и стремлениям народных масс, возможностям, которые открывали перед революционным движением именно эти специфические — неповторяющиеся и неповторимые — формы общественного бытия.

Следует отдавать себе отчет в том, что партия, руководившая революционными усилиями народа в дни и месяцы переворота, сдавала экзамен не по историческому образованию, не по знанию однажды уже проверенного в истории «графика» (что было бы проще всего), а по знанию актуального положения своей страны, по пониманию процессов, волновавших массы, но связи с жизнью и мыслью, с проблемами и стремлениями этих масс, экзамен по умению формулировать все эти стремления на языке политических программ и стратегических лозунгов, по умению сосредоточить усилия народа на разрешении — безотносительно к оригинальности формы — единственной действительно образцовой, действительно классической проблемы любой революции — проблемы власти.

Борьба антагонистических классов, доведенная до узлового пункта, до перехода государственной власти из рук одного класса в руки другого, — такова сущность революции. Эта сущность в разное время и в разных местах может проявляться в формах, резко отличающихся друг от друга, но это еще ни о чем не говорит. Сущность революции может вообще обойтись без патетической и красочной формы, может иной раз, как в Польше, стать исторической действительностью буднично, как бы день за днем и тем не менее неподдельно и прочно.

Ну а вопрос о легендарном историческом выстреле «Авроры», вопрос о переломной дате — разве он совершенно несуществен? Особенно если речь идет не о дне-символе, не о предлоге для еще одного праздника, а о таком узле революционной ситуации, который фокусирует в себе все проблемы переворота, о таком моменте, когда «вчера было рано, а завтра будет поздно», подобно тому дню в 1917 году, когда Ленин писал: «Промедление в восстании смерти подобно!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека Победы

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне