Бежим по улице, торопимся на экзамен в музыкальную школу. Мамины каблуки — цок-цок по мостовой. Белая рука — твердая, с коротко остриженными ногтями, рука пианистки — сжимает мою ладошку. Я перепрыгиваю через трещины в асфальте. Вдруг останавливаюсь.
— Что? Что ты, детка? — Мама присаживается рядом со мной на корточки, заглядывает в глаза.
— Забыла… Ленту забыла. Как я на сцене без банта? Давай вернемся.
— Нет, — мама сжимает губы. — Нельзя. Плохая примета! Провалишься на экзамене!
— Не пойду без банта. Не хочу! Не хочу! — реву и топаю ногами.
Мама снимает с шеи легчайший шелковый шарфик, перламутровый на просвет, пахнущий знакомыми духами.
— Вот посмотри!
Разворачивает передо мной шарф, быстро целует, собирая губами слезинки. Я прижимаю шарф к щеке, уже не плачу, спрашиваю:
— А почему возвращаться — плохая примета?
— Не знаю, доченька, так говорят…
За окном машины мелькают заснеженные улицы, сугробы, привалившиеся к стенам домов. Разноцветные окна — живые, теплые — подмигивают мне. Стекло запотевает от моего дыхания. Стаскивая перчатку, стираю ладонью влагу и вздрагиваю. Нет кольца на пальце — маминого кольца, старинного, из тяжелого темного серебра, с крупным гранатом в окантовке.
Забыла. В спальне, на тумбочке у кровати. Сняла украшения, когда легла подремать перед вечерним спектаклем. Без кольца нельзя. Сегодня премьера. «Тоска». Тянусь вперед, пальцами стучу по могучему болоньевому плечу водителя:
— Володя, притормози. Нужно вернуться. Я забыла кольцо.
— Светлана Алексеевна, не успеем, — косится на часы водитель. — Ведь полтора часа осталось, а вам еще гримироваться. Может, шут с ним?
— Говорю тебе, разворачивайся! — резко бросаю я. — Я никуда не поеду без кольца!
Мое кольцо — вроде талисмана. Глупость, конечно. Но вот один раз забыла его надеть, когда ехала пробоваться на роль в фильме, а съемки сорвались. И дальше покатились неприятности одна за другой. Вот ведь и Толю видела тогда в последний раз, вскоре после смерти жены его арестовали, обвинили в тунеядстве, еще какую-то ересь приплели — образ жизни, недостойный советского гражданина. Чушь, разумеется, наверно, перешел дорогу кому-то из гэбистов. Но как бы там ни было, а отправили-таки моего бессменного опекуна и телохранителя на пару лет в тайгу на поселение, а я даже и писать ему не могу теперь — главная прима Большого, всегда на виду, вечно под колпаком.
Нет, нет, я не могу выйти петь партию, о которой мечтала столько лет, без кольца. Успеем, ничего.