Соперницы

— Будь я немного моложе, я бы еще раньше сорвался. В юности для меня возможность побега была чуть ли не главной составляющей счастья. Как только чувствовал, что не могу больше, сразу в такси, на вокзал — и билет на первый же отходящий поезд.

— Тоже, знаете, не лучший способ решения проблем, — хмыкнула я.

Он кивнул:

— Угу, меня тогда тоже все корили за безответственность. А теперь иногда кажется, что вовремя сбежать — чуть ли не единственный способ разорвать порочный круг из взаимных упреков, накопившегося раздражения и дурацких претензий.

— Значит, бежите? — уточнила я с наигранным пафосом. — Из опостылевшей семейной гавани прямо в бурный омут новой любви. То есть, простите, хорошо забытой старой.

— Я чудовищно запутался, Ален, — он судорожно потер лицо ладонями, подскочил, сделал несколько шагов, вернулся. — Я стольким обязан Наталье, я не могу вот так просто бросить ее. Она… Это будет предательством. А Светлана… Если бы я хоть на секунду мог допустить, что она простила, что я нужен ей…

— Послушайте, но так же нельзя! Решитесь уже на что-нибудь!

Господи, это я, что ли, говорю? Зачем? Кто меня просил вмешиваться? Неужели только из-за того, что сил больше нет видеть, как мечется по кораблю эта женщина, которую я при первом знакомстве определила как пафосную стерву, невозможно смотреть в ее сумасшедшие сухие измученные глаза?

— Пожалейте кого-нибудь, кроме себя! — меня уже несло, я едва успевала удивляться звуку собственного голоса. — Вы ничего не исправите, сидя тут и рефлексируя. Вы жалуетесь на свою несложившуюся жизнь, а на деле держитесь за нее изо всех сил, потому что просто боитесь что-то менять. Вы не хотите обижать ни жену, ни Светлану, а выходит, что мучаете обеих. Сделайте уже хоть что-нибудь! Знаете, как говорят, лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть!

Я перевела дыхание, задохнувшись от своей пламенной речи. До чего же вывела из себя эта его типичная для размазни-неудачника пугливая нерешительность! Пустые разглагольствования о чести и долге, на деле направленные лишь на то, чтобы замаскировать собственный страх и нежелание брать на себя ответственность. Что-то не слишком терзали его угрызения совести, когда он явился ко мне просить поспособствовать их встрече со Светланой. Теперь же, когда пришло время на что-то решиться, вдруг вспомнил о том, что чрезвычайно обязан жене. Чего он ждет, в конце концов? Чтобы доведенные до предела женщины разобрались во всем сами, а его поставили перед фактом?

— А знаете, вы совершенно правы, — качнул головой Меркулов. — Никого я не боюсь обидеть, а просто элементарно трушу. Этому надо положить конец.

— Вот именно! — кивнула я. — Давно пора!

Мы еще немного помолчали. Должно быть, Евгений все еще осмысливал мои слова. А может, просто перестал поддерживать разговор, чтобы побыстрее отделаться от непрошеной советчицы.

— Ну, вы как хотите, а я спать, — спрыгнула с ящика я. — Мне завтра еще работать. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — рассеянно отозвался он.

Я вернулась к себе. Из соседней каморки не доносилось ни звука. Не знаю, в самом ли деле Наталья сочла капитуляцию мужа предательством, но, по крайней мере, истерические рыдания не доносились.

Я опустилась на кровать. Было немного не по себе, черт его знает, что за силы я запустила в движение своей отповедью. Ну да, впрочем, я сказала то, что думала, а там пусть будет, что будет. Я откинулась на смятую подушку и наконец смогла провалиться в тяжелый душный сон.

* * *

Убедиться в том, что заявление мужа Натали не восприняла со смирением, пришлось уже на следующий день. Низкий бархатный гудок пробасил над водой. «Михаил Лермонтов» подходил к пристани. На берегу виден был разомлевший от жары, утонувший в густой зелени город. Бледно-голубое, словно выгоревшее от солнечных лучей небо набрякло над стекающими вниз, к берегу Волги, улицами, над старинными белокаменными постройками и современными сооружениями. У самой воды высилось ярко-желтое здание речного вокзала.

Я сидела на полу в раззолоченной гостиной Стефании. Ворс ковра оказался куда мягче висевшего в моем «пенале» банного полотенца. Вокруг разложены были рассортированные и пронумерованные газетные вырезки. Начальница, отбросив полагающиеся ей по рангу пафос и спесь, устроилась рядом, с интересом просматривая мои блокнотные записи.

— Алена, вы просто молодец! — одобрительно воскликнула она. — Превосходно справились. И так быстро!

Дверь комнаты Эда чуть приоткрылась, мой пылкий возлюбленный послал мне нетерпеливый взгляд, я, дождавшись, когда Стефания отвернется, многозначительно дернула плечами. Что же я могу поделать, если его мать меня все еще задерживает?

Стефания перелистывала блокнот, разглядывала пометки, сделанные на полях вырезок.