— Иначе нас всех схватят! Это единственный шанс! — девушка отвечала по-русски.
Когда цокот копыт и грубые окрики усилились, монгол кивнул:
— Идём.
Он первый вошёл в туман. Сразу утонул в нём по щиколотку, затем — по колено, наконец скрылся целиком. По эту сторону хребта тоже был спуск. Остальные последовали за ним. Старались идти поближе друг к другу, чтобы не потеряться.
Сумеречная мгла. Артём вытягивал руку и видел, как она тает. Не было ни гор, ни утреннего солнца. Только влажный туман. Всё стало воздушным, лишённым граней и точек опоры. Вечная свобода, в которой нет жизни — ей тут не за что зацепиться. В таком мире невозможно даже пари́ть. Здесь можно лишь падать. «Но о падении скоро забудешь, ведь никогда не упадёшь, не разобьёшься. Навсегда зависнешь в тумане, сам станешь туманом, — не то думал, не то шептал Артём. — Там, где нет граней, нет и человека. Такая марь пугает больше, чем замкнутый вид гор. Лучше видеть стены тюрьмы, в которую угодил, чем тонуть в мутной лживой свободе. Интересно, что бы дедушка сказал в ответ на такие мысли?»
Поначалу шли медленно. Нужно было привыкнуть к мгле. Артём держался за полы папиной куртки, папа не выпускал руки Марины Викторовны. Мама шла вслед за Джамбулом и Тюриным. Где была Сол, никто не знал. В следующее мгновение все замерли. Впереди, из самой глубины тумана, донёсся резкий, пронзительный крик.
— Что это? — со страхом прошептал Артём.
Ему никто не ответил.
Глава четвёртая
Идти в тумане было утомительно. Иногда он оседал холодным бусом[27], и тогда открывался вид на двадцать-тридцать метров, но затем туман густел, ограничивая обзор до десяти метров — всё, что находилось дальше, терялось в непроглядной дымке.
Под ботинками скрипели камни, ломались сухие корни. Начались останцы. Первые из них появились в тумане тёмными высокими глыбами. Одинокие колонны, расставленные по склону, будто руины древних дворцов или соборов. Когда-то они стояли гордо, осанисто, а теперь осыпались пыльной дресвой, расселись кряжистыми уродцами.
— Откуда они здесь? — прошептал Артём.
— Раньше тут лежало базальтовое поле. А потом выветрилось, промылось, — так же тихо ответила мама.
Говорить громко не хотелось, будто беглецы в самом деле шли по развалинам могучего храма.
Выходя к одиночному останцу, Джамбул знал, что его можно обогнуть с любой стороны. Вёл туда, где было меньше завалов. Всё это напоминало передвижение по шахматной доске — нужно было огибать чёрные клетки; с какой стороны ни пойдёшь, обязательно упрёшься в новый останец и вынужден будешь опять искать обход слева или справа.
В ясную погоду идти тут было бы несравнимо проще — поднимайся каждые полчаса на ближайшую скалу, изучай открывшийся вид, выбирай наименее извилистый путь. Но в тумане со скалы разглядеть что-либо было невозможно. Приходилось идти вслепую, не просчитывая шаги. Порой Джамбул в упор не замечал, что, свернув направо, направляется к завалу, в то время как слева можно было бы пройти по ровному откосу.
Чем дольше Артём всматривался в туман, тем больше его пугался. Ему начинали чудиться низкорослые люди, бегающие на четвереньках и неожиданно пропадающие, ныряющие в землю, как пловцы в воду.
Когда повторился крик, Артём замер. Прислушивался, пытаясь понять, откуда он донёсся.
— Что это? — спросил юноша.
— Ты чего? — отозвался Сергей Николаевич.
— Слышал крики?
— Да. Зверь какой-нибудь… Давай, не отставай.
Джамбул остановился. К нему из белёсой мглы вышла громадина тупика. Это был ребристый останец, горизонтально пересекавший путь беглецов. Он мог тянуться несколько километров, а потом и вовсе упереться в непроходимый гребень. Джамбул старался разглядеть обход, но и слева, и справа видел лишь тёмный силуэт стены. Выбрал путь наугад. Понимал, что ошибиться будет обидно — блуждать вдоль останца больше часа, когда с другой стороны есть короткий и не заваленный осколками обход.
Порой лучшим вариантом оказалось бы карабкаться наверх — перевалить через расселину в невысокой стене и спокойно идти дальше, — но в тумане невозможно было подгадать удачный подъём. Дважды монгол заводил беглецов на пыльную осыпь. Одолев сотню метров трудного перевала, упирался в вертикальный откос и вынужден был вести всех назад.
— Теперь понятно, почему Джамбул не хотел идти этим путём, — запыхавшись, сказал Сергей Николаевич.
— Если бы пошли по прямой, нас бы давно поймали, — ответила Марина Викторовна.
— Что правда, то правда. Поймали бы, напоили чаем и дали наконец поспать в тёплых спальниках, — пробурчал Тюрин.
— Очень смешно.
Ветер усилился, но остался почти бесшумным. В нём выкручивались липкие клубы тумана. Становилось холодно. Вымокшие на переправе беглецы начали зябнуть, несмотря на постоянное движение.
— На лошадях тут было бы проще, — вздохнул Артём.
— Лучше на оленях, — над самым ухом отозвалась Солонго. Юноша и не заметил, как она появилась.
— На оленях? — удивился профессор. — Странно слышать это от монголки. Тебе не кажется?
— На оленях тут действительно проще ходить, — вмешался Джамбул. — И в тайге на оленях проще. У них есть рога.