Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

Артём выслушивал папино негодование о затянувшейся организации раскопок. Рассказывал маме о геологическом лагере, из которого приехал, — юноша готовился через два года поступать в геологоразведочный университет, где когда-то учился Виктор Каюмович. Но все эти дни, как и сейчас, за дедушкиным столом, Артём думал совсем о другом.

В первых числах марта папа вернулся домой взволнованный. Сказал, что на работу к нему приходила жена профессора Тюрина. Вся заплаканная, ослабевшая, она дрожащим голосом заявила, что видела мужа.

— Жалко её, конечно, совсем голову потеряла. Я понимаю, двое детей осталось… Но зачем своими рыданиями полредакции ставить на уши?! — возмущался Сергей Николаевич. — А главное, теперь всякие подозрения пойдут.

— Так что она сказала? — Марина Викторовна была удивлена не меньше Артёма.

— Говорит, Мишаня вдруг появился в квартире. Общаться с ней отказался. На детей даже не посмотрел. Только бормотал что-то о важном и срочном деле. Она стала кричать, в ноги ему падать, а он в свой кабинет забежал, сгрёб какие-то бумаги в сумку — и ушёл.

— Как ушёл?

— Да говорю же, она от горя из ума выжила. Ну хорошо, допустим, что Мишаня выжил. Заблудился, долго бродил. Увидел, как мы… Увидел егеря. Его тело. Пошёл дальше. Нас уже не было. Нашёл оставшихся коней. Поехал. Нас не догнал. А может, вообще в другую сторону свернул. Карт и навигатора у него не было, но каким-то чудом его вывело, например, в Алыгджер. Но почему?! Почему он сразу не позвонил нам? Почему никому не сказал о своём возвращении? Чтобы Мишаня промолчал, когда тут весь Иркутск говорил о «его открытии»?.. Верится с трудом.

Марина Викторовна кивнула.

— Жаль, конечно, что мы тогда не смогли ему помочь. Ты и сама понимаешь, было бы безумием лезть обратно в эти лабиринты. Он же зазывал Артёма в какую-то особую пещеру. Вот и доигрался. Неприятно вспоминать, но… он сделал свой выбор. Мы и сами едва спаслись.

Марина Викторовна, вздохнув, опять кивнула. Признала, что муж, скорее всего, прав. Тюрин не мог вернуться, и его появление было лишь фантазией обезумевшей от горя женщины.

Артёма этот разговор взволновал. Уже полгода как о профессоре больше никто не упоминал, но юноша всё чаще задумывался: дошёл ли Тюрин до таинственной пещеры, расположение которой узнал по древней карте урухов? Если дошёл, то что в ней увидел? А если выжил, то почему от всех спрятался? Какое срочное дело могло заставить его отказаться от семьи, от друзей, от любимой работы, наконец, от славы одного из первооткрывателей? Где он был всё это время и куда мог направиться после того, как ушёл из квартиры? Неужели после всего случившегося он не захотел вернуться в кальдеру участником раскопок, доподлинно узнать всё, что таили горные жилища урухов — если только после землетрясения от них что-то осталось?

Вздохнув, Артём погасил свет. Прежде чем отправиться в свою комнату, ещё долго в темноте ощупывал нефритовую статуэтку кубулгата.

— Мои приключения только начинаются, — прошептал юноша, но в этих словах не было радости. Была лишь просторная холодная грусть.

Сейчас, в темноте, Артём изучал свой мир. Тот пестрел яркими красками, переливался сиянием льдов и расцветал таёжным разнотравьем. На нём не было ни одного чёрного пятнышка. И всё же теперь он казался маленьким.

Артёму принадлежал весь земной мир, и всё же он был одинок.