Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

— Ты, если такой умный, иди разберись, что там с приметами, — огрызнулся сидевший неподалёку Юра.

Тюрин ничего не ответил. Только стал быстрее работать ложкой, словно боялся, что в наказание за болтливость у него отнимут кашу.

С приметами в самом деле вышла заминка. Сразу стало понятно, что предложенный Артёмом вариант не сработает. Описывать на словах рисунки было томительно сложным занятием. На выручку пришла мама. Решено было, что она станет перерисовывать по одной примете и отдавать рисунки егерю. В ход пошли блокноты и ручки Сергея Николаевича. Рисунки у Марины Викторовны получались довольно точными.

Юра сурово поглядывал на Переваловых. Ему явно не нравилась затеянная игра, он бы без промедления отобрал фотоаппарат у юноши, но не смел перечить отцу. Фёдора Кузьмича, кажется, забавляло происходящее.

Как только мама перерисовала первую примету, Артём на виду у всех вынул из камеры карту памяти и спрятал её в дедушкин амулет — рядом с пером утаргалжина. Сказал, что если не успеет при случае разбить фотоаппарат, то уж хрупкую карточку сломает в два счёта, а то и выбросит в речку. Фёдор Кузьмич кивнул, словно полностью поддерживал Артёма и только по старческой слабости был вынужден терпеть своеволие и грубость сыновей.

Первая примета вела к горе, у подножья которой экспедиция прошла два дня назад. Нагибины заподозрили обман. Подумали, что мама нарисовала примету не с рисунка Дёмина, а с натуры: слишком уж точным был ракурс и общий вид горы.

После краткого обсуждения решено было рассекретить вторую примету. Сергей Николаевич сам не понимал, зачем экспедиции возвращаться по уже пройденному пути. В карте Корчагина ошибок быть не могло, ведь он добрался-таки до золота.

Второй рисунок указал на гору с тремя вершинами: две низкие — по краям и подальше, одна высокая — посередине и поближе. Оглядевшись вокруг, Юра нашёл лишь одну похожую гору. Если первая примета была нарисована со всей точностью открывавшегося с поляны вида, то вторая весь вид искажала: три вершины стояли одна за другой, прятались друг за другом, а высокая была лишь второй по удалённости, низкая вершина стояла значительно ближе.

— И куда нам? — в раздражении Юра тряхнул листками.

— Этого мы не знаем, — признался Сергей Николаевич. — Нужно думать.

— Что скажешь? — Юра показал рисунки следопыту Очиру.

— Ябажа хаража узэхэ хэрэгтэй. Замынь оороо элирхэ.

— Ну так иди, смотри.

— Что он сказал? — заинтересовался Сергей Николаевич.

— Сказал, что ты водишь меня за нос! Что если обманешь, он тебе своими руками вырвет ноздри и скормит их свиньям.

— Не очень-то сытный у них будет обед, — усмехнулся Сергей Николаевич.

Юра сплюнул, но промолчал. Очир тем временем скрылся в кустах.

Моросило. От непогоды стемнело задолго до заката. Тензин разложил костры. Из-за яркого огня сумерки вокруг лагеря казались совсем густыми. Даже палатка, стоявшая в трёх метрах от Артёма, была едва различима.

— Как их следопыт в такую погоду ориентируется? — прошептал он.

Ему никто не ответил. Рядом сидели мама, папа, профессор Тюрин, Слава Нагибин и оба охотника. Фёдор Кузьмич с Юрой стояли под вторым тентом, говорили со связанным Джамбулом. О чём шёл разговор, расслышать не удавалось.

Баир, несмотря на дождь, не отходил от могилы Ринчимы. Её похоронили в полдень, когда уже было очевидно, что из-за путаницы с приметами экспедиция в этот день никуда не уйдёт.

— Баба сама виновата, — вздохнул Слава. — Сидела бы смирно, так нет. Бабы — они такие.

Помолчав, тихо добавил:

— А вообще жалко, конечно. Лошадки её любили. И готовила она хорошо.

Морось прекратилась. Тучи над лагерем сбугрились, напряглись до духоты, но дождь не возвращался. Ни капли. Профессор всё чаще вытирал платком вспотевший лоб.

Издалека донеслись раскаты грома. Они приходили то с юга, то с запада. Гроза грузно прыгала с вершины на вершину, грохотала на скалах, но спускаться вниз, к лагерю, не хотела.

Небо никак не разрешалось от сгустившейся духоты. Артём тёр шею. Расчёсывал комариные укусы. Ногти на пальцах выросли, набрали под себя грязь. «Нужно будет срезать их ножом». Пальцы пахли копчёной рыбой. «С чего бы это?»

Гром гремел уже больше часа. Ломал небо, выхрустывал по горам, грохотал, перебирая валуны на дальних отрогах. Граблями выскрёбывал тучи — от них к земле летели искры коротких молний. Но дождя не было.

Затем в лагере неожиданно посветлело. Тучи ослабли. Ветер раздул их к вершинам гор. Над тайгой в нескольких местах проглянуло предзакатное солнце. На верхушках сосен и лиственниц загорелись последние краски зари. В следующий миг всё опять затянуло мутью. Тучи схлопнулись. Воздух пропитался серостью. Похолодало.

Небо оборвалось ливнем.

На востоке сверкнула молния. Артём высчитал три секунды до грома, вызревшего, выгорлившегося от дальних перевалов. «Скорость звука в воздухе — триста тридцать один метр в секунду. Это факт, — считал Артём. — Значит, гроза от нас — в одном километре».