Солнце полуночи

– Что тебе хотелось бы знать? – спросил я. Секретов уже не осталось, только мелкие подробности.

– Сколько тебе лет?

Мой ответ был машинальным и глубоко укоренившимся в сознании:

– Семнадцать.

– И давно тебе семнадцать?

Я постарался не улыбаться ее покровительственному тону.

– Довольно давно, – признался я.

– Ясно. – Она вдруг воодушевилась, улыбнулась мне. И пока я глазел на нее, снова тревожась за ее рассудок, ее улыбка стала шире. Я нахмурился. –  Только не смейся, – предупредила она. – Разве тебе можно выходить днем?

Несмотря на ее просьбу, я расхохотался. По-видимому, ее поиски в Сети дали вполне обычные результаты.

– Выдумки, – заявил я.

– И солнце не сожжет?

– Выдумки.

– И в гробу не надо спать?

– Выдумки.

Сна в моей жизни не было так долго – до последних нескольких ночей, когда я смотрел, как спит Белла.

– Я не сплю, – пробормотал я, чуть подробнее отвечая на ее вопрос.

Она помолчала.

– Вообще не спишь? – уточнила она.

– Никогда, – выдохнул я.

Встретив ее внимательный взгляд, в котором читались удивление и сочувствие, я вдруг затосковал по сну. Не по забвению, как прежде, не по спасению от скуки, а просто потому, что захотел увидеть сон. Может, если я забудусь и увижу сон, я смогу несколько часов провести в мире, где мы с ней будем вместе. Ей снился я. И я хотел видеть ее во сне.

Она воззрилась на меня с выражением, полным радостного изумления. Пришлось отвести глаза.

Я не мог увидеть ее во сне. И ей не следовало видеть меня.

– О самом главном ты до сих пор не спросила, – сказал я. Каменное сердце в моей безмолвной груди, казалось, стало тверже и холоднее, чем прежде. Ей придется понять. Рано или поздно надо убедить ее, что это все же имеет значение – в большей степени, чем что-либо другое. Например, что я люблю ее.

– О чем это? – недоумевая, удивилась она.

Это лишь прибавило резкости моему голосу.

– А разве тебе не интересно, чем я питаюсь?

– Аа, это… – Ее тон я не смог истолковать.

– Вот именно. Неужели не хочешь спросить, пью ли я кровь?

От этого вопроса она вздрогнула и отпрянула. Наконец-то.

– Ну, об этом я знаю от Джейкоба, – заявила она.

– И что же он тебе наговорил?

– Что вы… не охотитесь на людей. Сказал, что твоя семья считается неопасной, потому что вы охотитесь только на животных.

– Он правда сказал, что мы неопасные? – циничным тоном переспросил я.

– Нет, не так. – И она пояснила: – Он сказал, что вы якобы не опасны. Но квилеты из осторожности не хотят, чтобы вы появлялись на их земле.

Я смотрел на дорогу, мои мысли безнадежно запутались, горло обжигало знакомое пламя.

– Значит, он прав? – спросила она так невозмутимо, будто просила подтвердить прогноз погоды. – Насчет охоты на людей?

– Квилеты памятливы.

Она кивнула самой себе и задумалась.

– Но не стоит терять бдительность, – поспешил добавить я. – Квилеты правильно делают, что сторонятся нас. Мы опасны, несмотря ни на что.

– Ничего не понимаю.

Да, она не понимала. Как ее вразумить?

– Мы… стараемся держаться, – объяснил я. – Обычно это нам удается. Но порой и мы совершаем ошибки. Как я, например, когда остался с тобой наедине.

Ее запах все еще был силен. Я постепенно привык к нему и мог почти не обращать внимания, но нелепо было бы отрицать, что мое тело стремится к ней по худшим причинам из возможных. Мой рот буквально переполнился ядом. Я сглотнул.

– По-твоему, это ошибка? – спросила она, и в ее голосе проскользнуло горькое разочарование, обезоружив меня. Она хотела быть со мной – несмотря ни на что, она хотела быть со мной.

Надежда встрепенулась вновь, я подавил ее.

– И очень опасная, – сказал я чистую правду, желая, чтобы она каким-то чудом перестала иметь значение.

Некоторое время Белла молчала. Я слышал, как изменился ритм ее дыхания – стал странно-сбивчивым, но испуганным не казался.

– Рассказывай, – вдруг попросила она голосом, который исказило страдание.

Я вгляделся в нее.

Казалось, что-то причиняет ей боль. Как я допустил такое?

– Что еще ты хочешь узнать? – спросил я, пытаясь придумать способ избавить ее от мучений. Она не должна страдать. Я просто не могу позволить, чтобы она страдала.

– Почему вы охотитесь на животных, а не на людей? – все еще мучаясь, уточнила она.

А разве это не очевидно? Или, может быть, и это не имеет для нее значения?

– Не хочу быть чудовищем, – пробормотал я.

– Одних животных ведь недостаточно?

Я поискал еще одно сравнение, чтобы она поняла.

– Не знаю точно, прав ли я, но, по-моему, так жить – все равно что питаться только тофу и соевым молоком. Мы называем себя вегетарианцами, это шутка, понятная только в нашем кругу. Такая пища не до конца утоляет голод – точнее, жажду. Однако она придает нам сил и помогает сдерживаться. Почти всегда. – Я понизил голос. Мне было стыдно за опасность, которой она подверглась по моей вине. За опасность, которую я продолжал представлять. – Порой бывает особенно трудно.

– Сейчас тебе трудно?

Я вздохнул. Конечно же, она не могла не задать тот самый вопрос, на который я не желал отвечать.

– Да, – признался я.