Солнце полуночи

Она уже взялась за дверную ручку, но вдруг замерла. Ей не хотелось уходить – точно так же, как мне не хотелось отпускать ее.

Чтобы защищать, пусть даже еще несколько минут…

Сейчас Питер и Шарлотта были уже далеко, несомненно, оставив Сиэтл позади. Но существовали и другие.

– Белла… – позвал я и поразился, обнаружив, как это приятно – просто произносить ее имя.

– Что?

– Пообещаешь мне кое-что?

– Хорошо, – легко согласилась она и тут же подозрительно прищурилась, будто заранее придумывая причину возразить.

– Не ходи в лес одна, – предостерегающим тоном произнес я, гадая, не вызову ли у нее этой просьбой желание возразить.

Она растерянно заморгала.

– Почему?

Я вгляделся в сомнительную темноту. Отсутствие света не представляло затруднения для моих глаз, но и другому охотнику не стало бы препятствием.

– Я – не самое опасное, что есть в здешних местах, – сообщил я. – Давай этим и ограничимся.

Она содрогнулась, но быстро опомнилась и даже улыбнулась, отозвавшись:

– Как скажешь.

Ее дыхание, коснувшееся моего лица, было таким сладким.

Я мог бы провести вот так всю ночь, но ей требовалось выспаться. Два одинаково мощных желания вели во мне непрекращающуюся борьбу: желание быть с ней против желания ей добра.

Неосуществимость обоих сразу вызвала у меня вздох.

– До завтра, – сказал я, зная, что увижу ее гораздо раньше. А вот она увидится со мной лишь утром.

– До завтра, – согласилась она, открывая дверцу.

Опять агония – смотреть, как она уходит.

Я потянулся вслед за ней, стремясь удержать ее.

– Белла!

Она обернулась и застыла: не ожидала, что наши лица окажутся совсем рядом.

Меня самого ошеломила эта близость. Жар исходил от нее волнами, ласкал мое лицо. Я почти чувствовал нежность ее шелковой кожи.

Ее сердце сбилось с ритма, губы приоткрылись.

– Спокойной ночи, – прошептал я и отстранился, пока настоятельные потребности тела – или привычная жажда, или совершенно новый и странный голод, который я вдруг ощутил, – не вынудили меня чем-нибудь причинить ей боль.

Мгновение она сидела неподвижно, широко раскрыв ошеломленные глаза. Ослеплена, догадался я.

Как и я сам.

Она опомнилась, хотя лицо все еще было ошарашенным, и чуть не вывалилась из машины, запнулась и схватилась за дверцу, чтобы не упасть.

Я хмыкнул, надеясь, что она не услышит.

Взглядом я провожал ее, пока она не добрела до лужицы света у входной двери. Пока она в безопасности. А я вскоре вернусь, чтобы убедиться в этом.

Ее взгляд я чувствовал на себе все время, пока удалялся по темной улице. Совсем другие ощущения, не похожие на привычные. Обычно я просто следил за самим собой глазами тех, кто думал обо мне. И теперь обнаружил, как будоражит это странное, неуловимое ощущение остановившегося на мне внимательного взгляда. Я понимал: все дело в том, что это ее взгляд.

Миллион мыслей сменяли одна другую у меня в голове, пока я бесцельно мчался в ночи.

Долгое время я колесил по улицам, никуда не направляясь и думая о Белле и о невероятном облегчении открывшейся истины. Незачем больше было бояться, что она узнает, кто я такой. Она уже знает. И это не имеет для нее значения. Несмотря на явную неудачу для нее, я испытывал удивительное чувство свободы.

Но больше, чем о свободе, я думал о Белле и взаимной любви. Она просто не могла любить меня так, как я любил ее, – настолько непреодолимой, всепоглощающей, сокрушительной любви просто не выдержало бы ее хрупкое тело. Но ее чувства были сильны. Настолько, чтобы подавить инстинктивный страх. Достаточно сильны, чтобы вызвать желание быть со мной. А быть с ней – величайшее счастье из всех известных мне.

Некоторое время – пока я был один и не причинял вреда никому другому для разнообразия – я позволил себе проникнуться этим счастьем, отгоняя мысли о трагедии. Просто ликовать, что я небезразличен ей. Праздновать победу – завоевание ее сердца. И представлять, как буду сидеть рядом с ней завтра, слушать ее голос и заслуживать ее улыбки.

Я воспроизвел одну такую улыбку в памяти, увидел, как поднимаются уголки ее пухлых губ, как на узком подбородке появляется намек на ямочку, как теплеют и тают ее глаза. Сегодня ее пальцы так тепло и нежно касались моей руки. Я представлял, каким было бы прикосновение к тонкой коже на ее скулах – шелковистой, теплой… такой непрочной. Шелк поверх стекла… тронуть боязно – разобьешь.

Я не замечал, куда ведут меня мысли, пока не стало слишком поздно. Задумавшись об этой невероятной уязвимости, я вдруг заметил, что в мои фантазии вторгаются другие образы.

Опять ее лицо, но скрытое в тени, бледное от страха, – но решительное, зубы сжаты, глаза полны сосредоточенности, тонкое тело подобралось, чтобы броситься на громоздкие фигуры, обступившие ее, кошмары из мрака.

У меня вырвался стон: жгучая ненависть, о которой я совсем забыл от радости, что она любит меня, взметнулась вновь, превращаясь в адское пламя ярости.