Солнце полуночи

Придвигая к Белле тарелку с едой – оказывается, это была пицца, – я гадал, с чего начать. Ко мне вернулось недавнее раздражение, в голове крутились ее слова: «Гораздо сильнее, чем я нравлюсь ему. Но я ничего не могу с собой поделать».

Она откусила от того же ломтя пиццы, что и я, поразив меня своей доверчивостью. Разумеется, она же не знала, что я ядовит – правда, не настолько, чтобы ей было опасно кусать еду после меня. И все же я ожидал от нее другого отношения ко мне. Как к иному существу. Но не дождался.

Я решил начать издалека:

– Значит, официантка была симпатичной?

Она снова подняла бровь:

– А разве ты не заметил?

Можно подумать, кто-нибудь из женщин был способен отвлечь меня от Беллы. Очередной абсурд.

– Нет. Не обратил внимания. У меня и без того хватало забот.

– Бедная официантка, – улыбнулась Белла.

Ей понравилось, что я не проявил к официантке никакого интереса. И я ее понимал. Сколько раз я сам мысленно калечил Майка Ньютона в кабинете биологии!

Но не могла же она всерьез считать, что чувства смертного, порождение семнадцати коротких лет, сильнее подобия чугунного шара для сноса зданий, которое врезалось в меня после вековой пустоты?

– Ты сказала Джессике кое-что… – сохранить небрежный тон мне не удалось. – В общем, это меня тревожит.

Она мгновенно перешла в оборону:

– Нет ничего странного в том, что тебе не все понравилось. Не надо было подслушивать.

Как говорится, любители подслушивать не слышат о себе ничего хорошего – их занятие до добра не доводит.

– Я же предупреждал, что буду слушать, – напомнил я.

– А я предупреждала: тебе лучше не знать все, о чем я думаю.

А, она вспомнила, как расплакалась из-за меня. От раскаяния мой голос осип.

– Было дело. Но ты не совсем права. Я действительно хочу знать, о чем ты думаешь, что бы это ни было. Просто мне бы хотелось… чтобы кое о чем ты не задумывалась.

Опять лишь наполовину правда. Я понимал: нельзя желать, чтобы она была ко мне неравнодушна. Но я этого хотел. Конечно же, хотел.

– Да уж, совсем другое дело, – проворчала она и нахмурилась.

– Но сейчас речь не об этом.

– Тогда о чем же?

Она подалась ко мне, легко приложила ладонь к своей шее. И этим притянула мой взгляд, отвлекла меня. Как нежна, должно быть, ее кожа…

«Сосредоточься!» – скомандовал я себе.

– Ты на самом деле считаешь, что неравнодушна ко мне больше, чем я к тебе? – спросил я. Этот вопрос казался мне нелепой, беспорядочной мешаниной слов.

Она на миг замерла, даже перестала дышать. Потом отвела глаза и заморгала. И выдохнула, будто приглушенно ахнула.

– Опять начинаешь, – пробормотала она.

– Что начинаю?

– Ослеплять меня, – призналась она, опасливо взглянув мне в глаза.

– Да?.. – Я не знал, как быть. Меня до сих пор приводила в восторг мысль, что я способен ослеплять ее. Но разговору это не способствовало.

– Ты не виноват, – вздохнула она. – Ты же не нарочно.

– Так ты ответишь на вопрос? – напомнил я.

Она уставилась в стол.

– Да.

И это все?

– «Да, отвечу» или «да, на самом деле так считаю»? – нетерпеливо уточнил я.

– Да, на самом деле так считаю, – не поднимая глаз, повторила она. В голосе проскользнули едва уловимые тоскливые нотки. Она снова покраснела, машинально прихватила зубами губу.

Внезапно я понял, как трудно ей было признаться, ведь она искренне верит в то, что права. И что я ничем не лучше этого труса Майка, если требую у нее заверений в ее чувствах, не заверив ее прежде в своих. Не важно, что сам я считал, будто выражал их предельно ясно. Она не прониклась, значит, мне нет оправданий.

– Ты ошибаешься, – объяснил я. Теперь она должна услышать нежность в моем голосе.

Белла взглянула на меня непроницаемыми глазами, ничем не выдав себя.

– Ничего ты не знаешь, – прошептала она.

– С чего ты взяла? – удивился я. И предположил, что она считает, будто я ошибаюсь в оценке ее чувств – преуменьшаю их, потому что не слышу ее мысли. Но проблема на самом деле заключалась в том, что она сильно преуменьшала мои чувства.

Она уставилась на меня, сведя брови и снова покусывая губу. Уже в миллионный раз я пожалел, что не могу просто-напросто услышать, о чем она думает.

И когда я уже был готов взмолиться, она подняла палец, призывая меня пока помолчать.

– Дай мне подумать, – попросила она.

Если ей требовалось просто навести порядок в своих мыслях, я вполне мог потерпеть.

Или хотя бы сделать вид.

Она сложила ладони вместе, переплела и снова распрямила тонкие пальцы. Глядя на свои руки, будто они принадлежали кому-то другому, она заговорила:

– В общем, если не принимать во внимание очевидное, иногда… Нет, я не уверена, я ведь не умею читать мысли, но иногда мне кажется, что ты пытаешься попрощаться со мной, хотя и не говоришь этого прямо. – На меня она так и не взглянула.

Так она это уловила? Поняла, что лишь слабость и эгоизм удерживают меня здесь? И теперь я упал в ее глазах?