– Отвечай. Отвечай мне, Санни. – Его голос зол, но взгляд – сокрушенный. Дастин хочет найти мне оправдание, но разве оно у меня есть?
– Хотела, – шепчу я. – Я сама согласилась на это.
– Сама… Слышишь? – Вдруг спрашивает Дастин. – Слышишь?
– Что? – Отвечаю вопросом на вопрос я. Каждый звук дается с трудом.
Дастин внезапно кладет мою ладонь себе на грудь – туда, где бешено бьется сердце.
– Слышишь, как разбиваются мои чувства, мать их? – ухмыляется он зло. – А я все думал – что не так? Что не совпадает? Почему я так тащусь от
– Прости, – повторяю я.
– Давай без этого, Санни.
– Мне правда жаль. Ты должен уйти, – прошу я, мечтая исчезнуть. Я сгораю от стыда и в то же время хочу обнять этого человека.
– Ты скажешь почему? – кричит он внезапно и так остервенело, будто бы я виновата в чем-то страшном. – Почему? Какого дьявола ты это сделала? Ты ведь не такая! Ты не продаешь себя! Ты не продаешь мечту! Ты. Не. Такая.
Он словно уговаривает сам себя.
– Я не такой тебя знаю. Ты не могла, Санни. Не могла.
Он разочарован.
– Мне нужно было спасти их, – тихо отвечаю я, чувствуя, как силы покидают меня. – Тетю и брата. Ты ведь знаешь. Ты ведь все раскопал.
Дастин смотрит на меня в упор.
– Я тоже думала, что не такая. Что выше всего этого. Выше людей вроде Дианы Мунлайт. Выше их денег. Но я ошибалась, Дастин, – говорю я голосом, который сама же не узнаю. – Я так ошибалась. Я была слишком гордой. И я любила эту гордость в себе. Только знаешь, – я подавляю желание дотронуться до него, – узнав обо всем тем утром, когда мои родные были на волосок от смерти, я поняла – гордости нет. И ничего нет, кроме желания защитить их. Отдать голос ради двух жизней? Без проблем. Да я бы и жизнь отдала. Одна угасшая свеча против двух горящих – это хороший курс для обмена, правда?
Я жду новой порции криков и упреков. Но Дастин молчит. Он вдруг медленно протягивает руку и касается моих волос. Заводит за ухо выбившуюся прядь. Дотрагивается до моего плеча – невесомо, аккуратно, будто боясь, что его пальцы могут оставить на мне след.
Его глаза блестят.
Я никогда не видела, чтобы Дастин Лестерс плакал. Но сейчас по его щеке течет слеза, за ней – другая, и он пытается стереть их. А потом и вовсе закрывает лицо широкой ладонью – на какое-то мгновение. Не хочет, чтобы я видела его слезы.
– Дастин, – шепчу я, понимая, что и сама на грани.
– Прости меня, – вдруг говорит он.
– За что?..
– Прости, что не смог помочь тебе. Прости, что не узнал раньше. Прости, Санни. Малышка, прости меня, – твердит он, опустив голову и плечи. – Я не хотел, чтобы все закончилось так. Не хотел, чтобы тебе было так больно.
Поддавшись порыву, я обнимаю его, прячу лицо на его груди, молча сжимаю ткань его футболки на плечах, и на моих глазах тоже появляются слезы. В его словах слишком много боли.
– Ты не должен ни за что извиняться, – шепчу я. – Это я виновата. Только я. Это мой выбор. Я оставила тебя. Бросила. Обманула. Но я скучала по тебе каждый день. Мыслями я всегда была с тобой. Я… Ты очень дорог мне, Дастин, очень.
Дастин крепко прижимает меня к себе. А я, уткнувшись ему в грудь лицом, плачу, ненавидя себя за каждую слезу, но остановиться не могу. Он гладит меня по волосам, целует в висок и шепчет что-то успокаивающее, а я все плачу и плачу. Все те слезы, которые я сдерживала этот год, прорываются наружу. И я ничего не могу с ними поделать.
Он нежно целует меня в скулы, щеки, подбородок, а потом – в губы. Я чувствую солоноватый вкус собственных слез на своих губах и отвечаю Дастину.
В этом поцелуе нет страсти или огня. В нем – тонна воздушной нежности: легкой, прозрачной, сияющей. Это поцелуй, похожий на солнечный зайчик, скользящий по губам. На дуновение морского ветра. На блики на воде. Невесомо и аккуратно. Ласково.
Мое лицо мокрое от слез, и футболка Дастина – тоже.
– Моя рыжая девочка, огненная малышка, – тихо-тихо шепчет он. – Не знаю, что ты пережила. Но я знаю, что ты – очень сильная. Ты сможешь выбраться из этого дерьма. Я помогу тебе. Слышишь?
Мне очень больно, и он это понимает. Я благодарна ему за то, что он сейчас рядом, но я также знаю, что не имею права удерживать его рядом с собой.
И отстраняюсь.
– Ты ничем не сможешь помочь, Дастин, – улыбаюсь я сквозь слезы. – У меня договор. Мунлайт оплачивает лечение моих родных, я пою за Диану. И то, что я тебе сейчас говорю об этом – уже нарушение этого договора. Никто не должен узнать правду. Поэтому я отказалась от своей прежней жизни – чтобы
Мои глаза лихорадочно блестят.
– Я сам обо всем узнал. Ты ничего не рассказывала, ничего не нарушала, – отвечает Дастин, хмурясь. – И если я расскажу другим, ты ничем не нарушишь ваш договор.
Меня будто пронзает копьем, отлитым из страха и обрывков ночи.