Солнце

– Уверена. Отойди. Раздражаешь, – я пытаюсь его оттолкнуть, но Дастин не дает этого сделать. Он вдруг прижимает меня к стене и целует, запустив одну руку мне в волосы, а другой решительно сжимая предплечье. Его губы такие же, как и раньше – манящие, теплые, с привкусом ментолового дыма. Разве что сегодня более настойчивые, чем раньше.

– Перестань! – отчаянно прошу я, пытаясь уклониться от этого поцелуя, хотя внутри все начинает искриться и пылать. Это странно, даже дико – понимать, что в даже такой ситуации я хочу быть с этим человеком. Я хочу этого человека. Всего и без остатка.

– Последний раз, – просит Дастин, щекоча дыханием мою щеку и гладя по волосам. – Санни, пожалуйста. Я скучал.

Это слово – «скучал» – добивает меня. И я сдаюсь, покоряюсь этому напору и отвечаю на его поцелуй – неистово и жадно, обхватывая ладонями его лицо. Прижимаясь к Дастину всем телом. Забирая его тепло и отдавая свое.

Его плечи, руки, лицо – все ужасно знакомо. А каждое его касание пробуждает во мне волну восторга. Я понимаю, что Дастин чувствует то же самое. И он тоже не может остановиться.

Этот поцелуй нельзя назвать нежным или страстным. Это что-то гораздо большее. Это отчаянный поцелуй. Полный горечи и надежды. Полный страха и веры. Полный жизни.

Моей жизни – сломленной, серой, пыльной.

Его жизни – стремительной, яркой, сияющей.

Этот поцелуй связывает нас еще больше – вопреки моему желанию.

– Я скучал по тебе, – шепчет Дастин, и теперь его губы – на моей шее, а мне остается лишь откинуть голову назад, наслаждаясь прикосновениями. Но в какой-то момент мне снова требуются его губы, я запускаю пальцы в черные отросшие волосы Дастина и тяну вверх. Он понимает меня, и наши губы опять встречаются. Поцелуй становится еще глубже, еще ярче, еще волнительнее – мы оба будто на острие ножа, на грани своих ощущений.

В таких поцелуях тонут с головой. А еще – исцеляются. И с каждой секундой ко мне все больше и больше возвращается жизнь.

Мы оба тяжело дышим. Мои волосы спутаны, и губы горят. Его пульс зашкаливает, а руки все настойчивее и настойчивее.

Мы готовы на безумство – прямо здесь и прямо сейчас. И в себя мы приходим только тогда, когда слышим голос детектива:

– Мистер Лестерс! Мистер Лестерс!

Мы одновременно отпускаем друг друга с большой неохотой. Я быстро поправляю задравшуюся майку и пытаюсь привести в порядок волосы. Дастин несколько раз тяжело вдыхает и выдыхает, стараясь выровнять дыхание.

Из-за угла к нам выбегает детектив Леон, и мы делаем вид, что рассматриваем стены: он – одну, я – другую.

– Они сейчас будут, мистер Лестерс, – говорит Леон, окинув нас подозрительным взглядом. – Нужно встретить их.

– Без проблем, – отвечает Дастин. – Идем.

– Нет, вы оставайтесь в офисе. А вот вы, мисс Ховард…

– Можете называть меня просто Санни, – спешно говорю я.

– Вы, мисс Ховард, – повторяет детектив, – идемте со мной. Поможете с вашей подругой. Рядом с вами она будет чувствовать себя в безопасности. Мать не хочу брать – она только-только успокоилась, – поясняет он.

– Я тоже иду, – заявляет Дастин.

– Не стоит, – качает головой детектив. – Вы публичная личность. Вам незачем столько светиться. Ждите в офисе, сэр.

Дастин хочет возмутиться, но в это время звонит его телефон.

– Что, Хью? – рявкает он. И его лицо вдруг вытягивается от удивления. – Меня засеки около суда? Да я… Какого?.. Чтобы их разодрали горгульи, чертовы папарацци! – он закрывает телефон ладонью и с отвращением сообщает: – Кто-то из журалюг опознал меня рядом с Лилит у суда.

– Тем более вам нельзя покидать офис, сэр, – изрекает детектив.

Кажется, я бледнею – меня тоже засняли на камеры. Что, если Эмма это увидит? Что, если узнает? Это будет конец всему. Я чувствую липкий страх, голова вдруг становится легкой, а ноги – тяжелыми. От противной слабости в ногах я чуть не теряю равновесие, но вовремя хватаюсь за стену. Дастин видит это. Разговаривая с Хью, он внимательно смотрит на меня и, кажется, понимает, что со мной. Он всегда меня чувствовал.

– Нужно удалить эти фото, – говорит Дастин. – Не только со мной, со всеми, и… – Кажется, его перебивают, и он очень внимательно слушает. – Да, понял, – бросает он напоследок и отключается.

– Агентство попытается повлиять на ситуацию, – будто бы сам себе говорит он, но мне самоуверенно кажется, будто бы он произносит эти слова специально для меня. – Не знаю, что получится – среди журналюг были довольно серьезные. Не на всех можно надавить.

Я на миг закрываю глаза – все, что мне остается, это молить небо о милости.

Когда я успела стать той, которая молит? Когда я так изменилась? Когда потеряла себя?

Леон отводит Дастина к себе, и через пару минут мы с ним стоим у входа в здание. Холланд-плейс – скучный район клерков и государственных департаментов, куда редко забредают туристы. Всюду реклама, а между серыми зданиями ютятся бесцветные газоны – ничего особенного. Только солнце печет и лезет в глаза.

Мы ждем такси с Лилит и Октавием – детектив обещал, что они приедут через несколько минут. Мои мысли лихорадочны. Сейчас я думаю о Дастине.