Солнце

Они смотрят на солнечную серо-синюю реку – она ярко блестит под теплыми лучами, и рябь на ней почти незаметна. Если не присматриваться, можно подумать, что это широкая асфальтированная дорогая, через которую перекинут мост вдалеке.

– Река похожа на дорогу, – задумчиво говорит Лилит, – и если сесть на землю, то кажется, будто это дорога в небо. Я хочу сесть на корабль и уплыть по реке в море, а оттуда – прямо на небо. Седьмое.

– Зачем тебе в небо? – спрашивает Октавий, не понимая ее.

– А зачем люди хотят стать счастливыми? – отвечает Лилит, и ему вдруг кажется, что она улыбается.

Октавий замечает, как она нервно потирает пальцы с коротко обрезанными ногтями. На них ни намека на маникюр, зато есть странные царапинки. Он снова вспоминает Кристалл – когда-то она постоянно раздирала кожу вокруг ногтей в кровь. Да что же с этой девчонкой случилось?

– Я все же хочу знать, что с тобой случилось, – не отступается он.

– Зачем? – устало спрашивает она.

– Только так я смогу помочь. Возможно, прошлым летом я поступил неправильно. Обидел тебя. Мне жаль, что так вышло, – хмурясь, говорит Октавий. – И я хочу загладить вину перед тобой.

По кронам деревьев проносится ветерок. И рябь на воде разгоняется вперед.

– Я нравилась тебе? – вдруг спрашивает она.

Он молчит.

– Хотя бы немного?

Октавий отворачивается. Да что, черт возьми, происходит? Почему он должен стоять здесь, на пустынном берегу, с девчонкой, которая боится показать свое лицо, и терять остатки своей гордости? Почему должен признаваться, что скучал по ней, и выставлять себя идиотом?

Чушь какая-то.

Ему хочется бросить ее и уйти – пусть сама решает свои проблемы, но память вновь играет с Октавием. И теперь он вспоминает такой же солнечный день, как сегодня, но чуть больше года назад, когда они стояли у огромного фонтана в торговом центре – он шумел почти так же, как и река, а Лилит звонко смеялась. И когда она смеялась, ему тоже хотелось улыбаться – в ответ.

– Я отвечу тебе, если ты скажешь, что с тобой произошло, – сердито произносит Октавий. Она кивает.

– Сильно, – неожиданно хриплым голосом говорит Октавий. – Ты настоящая чертовка, Лилит Бейкер. Ты нравилась мне так сильно, что я хотел, чтобы ты была со мной. А ты все разрушила, подслушав тот разговор. И убежала. – Он молчит, вспоминая ту ночь. – Я не пошел за тобой. Но звонил. Много раз звонил. А ты не отвечала. Злилась. И я улетел. Поверь, девочка, я никогда больше не планировал с тобой встречаться. Я и так слишком часто видел тебя в других женщинах.

Она смеется – почти беззвучно, без прежнего огня и задора.

– Я рада, Ричард, – называет она его настоящим именем. – Я счастлива, что нравилась тебе. Никогда не забуду этих слов. Знаешь, я никогда не злилась на тебя. И очень хотела, чтобы ты пришел и… – ее голос обрывается, но Лилит тотчас берет себя в руки, – и спас меня.

– Что ты имеешь в виду? – напрягается Октавий. – Эй, давай попробуем снова? – спрашивает вдруг он. – Я не такая уж и скотина, как ты думаешь.

Новый порыв ветра проносится мимо них. Лилит прикрывает блестящие черные глаза. А потом распахивает их, и ее взгляд полон отчаянной решимости.

– Не думаю, что мы когда-нибудь будем вместе, Ричард, – почти спокойно произносит она.

– Почему ты так думаешь? Не решай за меня. Я же сказал, что могу уладить твои трудности, – Октавий вновь начинает злиться.

– Я не хочу, чтобы ты увидел это случайно, когда рубашка слетит. Или кто-нибудь сорвет ее, – говорит Лилит странные слова. – Так я сохраню остатки своей гордости. Потому что сама покажу тебе.

И она медленно, словно сомневаясь, опускает рубашку вниз, открывая наконец лицо. Оно тонкое, бледное – кожа словно фарфоровая. И изуродованное.

На лице Лилит шрамы – их несколько. Глубокие, длинные, рваные – от губ до самых ушей, один даже уходит на шею. В них нет ни намека на изящество, которым обладает устрашающий грим, что наносят на Хеллоуин. В них нет никакой изюминки, которая бывает у небольших шрамов, лишь подчеркивающих внешность. Это грубые рубцы, чуть возвышающиеся над кожей, – яркие, некрасивые, портящие все впечатление от лица Лилит. И они, эти шрамы, притягивают к себе взгляд Октавия, точно магниты.

Он пытается сосчитать их. Один, два, три, четыре, пять… И, кажется, есть еще. И еще. Нетронута только кожа вокруг глаз, лоб и нос. Но скулы, щеки, подбородок, шея… Все в рубцах.

Октавий смотрит в лицо Лилит и молчит, не зная, что говорить. Он потрясен увиденным. Отчего ее лицо стало таким? Она попала в аварию? Или… Кто-то испортил его? Эти шрамы похожи на рваные раны.

От этих мыслей кровь его закипает.

И он все так же молчит. Смотрит на нее больными глазами – так смотрят только на не случившееся счастье.

– Не думаю, что нам что-то нужно пробовать, – вместо него говорит Лилит. Она прекрасно его понимает. – Ты ведь понимаешь, что я… – Девушка замолкает, комкая в руках рубашку подруги. Больше не может проронить ни слова.

И в этом ее молчании столько всего горького и страшного, что по рукам Октавия ползут ледяные мурашки. В этом молчании больше, чем могло бы быть в сотне фраз.