Солдаты — сыновья солдат

Так было и с Андреевым. В летной школе он совершил 29 прыжков, по тем временам и условиям цифра немалая. О летной карьере уже не думал, уже заразился неизлечимой парашютной болезнью, уже познал упоение свободного полета, о котором веками мечтали люди и которое нет-нет да и приходит к нам, простым смертным, правда, большей частью во сне…

И позже, когда времена изменились и Андреева вновь вызвали в училище, предложив закончить его, он отказался. В то время он работал в научно-исследовательском учреждении, с которым связал свою дальнейшую судьбу, где работает и сейчас. Ведущий испытатель, руководитель испытаний, полковник, окруженный почетом, уважением, воспитатель молодежи.

Это сейчас. А тогда ему шел двадцать второй год, не было у него полковничьей папахи, а на широкой груди еще не было наград. И все же он уже был испытателем.

Тогда-то, в 1948 году, Андреев совершил свой первый настоящий испытательный и сотый вообще прыжок. Будем считать это третьим знакомством, потому что с настоящим испытательным прыжком Андреев знакомился впервые. Все последующие, как бы ни были сложны, являлись продолжением того же знакомства. Впрочем, «знакомство», которое длится 25 лет, наверное, уже называется иначе — дружба, любовь, бесконечная близость? Любое из этих определений годится, когда речь идет о взаимоотношениях между Андреевым и парашютом.

Нет смысла, да и возможности рассказать о всех испытательных прыжках, которые совершил Андреев. Тем более, что многие из них описаны. И не только как научные эксперименты, но как примеры безграничного мужества, героизма, поразительного хладнокровия, железной выдержки человека.

Я напомню лишь о некоторых, тех, что помогут как-то проиллюстрировать мою мысль, доказать утверждение, вынесенное в заголовок этого очерка.

…Вот как раз первый испытательный прыжок, так сказать, первые серьезные шаги в новой профессии.

Самолет ТУ-4. Теперь не всякий летчик скажет, как он выглядел раньше, но тогда это была новая модель и требовалось установить, как экипажу покидать машину в случае аварийной обстановки.

Наступил момент прыжка. Из бокового люка — тоже дело необычное. А скорость — 300 километров в час, немалая по тем временам. Сигнал, и Андреев приступает к эксперименту. Выясняется, что с обоими парашютами, основным и запасным, вылезти из узкого люка не удается. Надо выставить запасной — он на груди — вперед, как хлеб-соль на торжественной встрече, а затем уже вываливаться вслед за ним с основным на спине. Что Андреев и делает. И… застревает. Встречный ветер, иначе воздушный поток, перегибает испытателя, прижимает верхнюю часть туловища к фюзеляжу самолета, ноги же и основной парашют остаются в кабине. Положение не из приятных.

А тут еще мороз до 30 градусов, бешеный воздушный поток, и уже не ровное поле, а лес внизу…

Андреев вышел из положения с честью, вернее, выкарабкался. Это было нелегко, это требовало не только силы, ловкости, гибкости телесной, но твердости, уверенности духовной, требовало хладнокровия и сообразительности, умения молниеносно принимать решения и молниеносно и неукоснительно проводить их в жизнь.

У испытателя все это было. Значит, так прыгать нельзя, надо что-то менять, думать заново — расширить люк, например. Нужно дать конструкторам, там, на земле, такие данные, такие сведения, которые позволят им доработать конструкцию, что-то внести, чтоб, покинув самолет, даже раненый летчик опустился на землю живым.

Поэтому все те страшные минуты борьбы с ледяным ветром, над зияющей пропастью, когда мышцы напряжены так, что готовы разорваться, а вены — лопнуть, когда звон и адский шум в ушах, а перед глазами взрываются звезды и разбегаются круги, когда, казалось бы, одна-единственная мысль бьется в мозгу: как спастись, как избегнуть смертельной опасности, как выжить — испытатель словно раздваивается. Один, да один борется за свою жизнь, а второй за жизнь других, тех, ради кого он проводит испытание.

Полна величайшего драматизма, подлинной человеческой трагедии борьба первого. И порой, как ни горько, оканчивается поражением. Но работа второго иная: в самые тяжелые мгновения трезво и четко, словно отрегулированный прибор, работает мозг, фиксируя причины неполадок, просчеты, намечая исправления, анализируя ход испытаний. И второй всегда побеждает! Даже умолкший навсегда испытатель расскажет конструкторам об эксперименте. Расскажет своими движениями в воздухе, заснятыми кинокамерой с земли и со второго самолета, расскажет показаниями приборов, которые и в минуту смертельной опасности не забудет включить, установив причину которой конструкторы предотвратят роковое.

И вот тут хотелось бы сказать о главном, что делает, на мой взгляд, профессию испытателя такой высоко гуманной, такой бесконечно проникнутой любовью к людям, такой самоотверженной.