Солдаты

ими; уже подкатили на своих быстрых машинах к наблюдательным пунктам

командующие армий и фронтов.

Гигантский лук, вошедший в историю под названием Курской дуги, натянул

тетиву, чтобы пустить в неприятеля смертельную стрелу.

А перед немецкими солдатами, в полной боевой выкладке заполнившими

окопы и тускло посвечивающими плоскими касками, офицеры лающими, отрывистыми

голосами зачитывали приказ Гитлера:

"Германская армия переходит к генеральному наступлению на Восточном

фронте... Удар, который нанесут немецкие войска, должен быть решающим и

послужит поворотным пунктом в ходе войны... Это -- последнее сражение за

победу Германии".

Потея под пузатыми рыжими ранцами, солдаты вполголоса отвечали:

-- Хайль Гитлер!..

А ночь ползла к ним огромной черной кошкой. Она была тиха и вкрадчива,

эта ночь перед кровавым сражением.

Ровно в четыре часа утра началось. После долгой, мучительной и страшной

для фронтовиков тишины где-то прошумела "катюша". В ту же секунду из тысячи

стволов ударили наши пушки. За Донцом сразу потемнело. Это советские снаряды

всех калибров обрушились на огневые позиции вражеских артиллеристов и

минометчиков. Снаряды рвались также на переднем крае неприятеля, где

скопились для наступления немецкие войска. Потом заговорила немецкая

артиллерия, слившись с ревом наших орудий в один оглушающий, потрясающий

землю и воздух гул. Казалось, разверзлось небо и обрушило на землю море огня

и металла. И земля задрожала, забилась в буйном припадке.

Когда немцы начали свою артподготовку, старший лейтенант Гунько

находился в нескольких метрах впереди своих противотанковых орудий. Не

добежав до своего окопа, он был опрокинут страшной силой взрывной волны.

Едва он успел подняться, как неподалеку от него второй снаряд с оглушающим

звоном встряхнул окутанную дымом и пылью землю. Старший лейтенант упал

второй раз и тут же вскочил на ноги, несколько удивленный тем, что остался

живым. В воздухе, как огромные шмели, нудно стонали и пели осколки. Добежав

до окопа, Гунько упал в него, придавив собой телефониста. Тот сидел,

прислонившись к земляной стене и закрыв голову руками, словно желая защитить

ее от вражеских осколков. Старший лейтенант схватил трубку и закричал в нее,

но тут же сообразил, что провод порван.

-- Сорокин!.. Сорокин!.. Сорокин, черт тебя побери!.. -- кричал он

телефонисту и с досады резко тряхнул его за плечо. Солдат тихо сполз на дно

окопа, все еще закрывая голову руками. Гунько только сейчас заметил между

пальцами бойца кровь и понял, что телефонист убит.

Около часа уже длилась немецкая артподготовка. Вскоре Гунько заметил,

что фашисты под прикрытием своего огня начали переправляться через реку.

Гунько открыл огонь и со злорадным торжеством увидел, как первый же снаряд,

выпущенный из четвертого орудия, опрокинул резиновую лодку с гитлеровскими

солдатами. Уцелевшие фашисты барахтались в воде.

-- Что, гады! Получили!.. -- закричали артиллеристы, но их голосов не

было слышно: все тонуло в сплошном реве орудий и разрывов. Батарейцы

стреляли прямой наводкой и вскоре потопили еще три. лодки противника.

Чуть левее поднялся высокий столб густого дыма и, расплываясь над

водой, закрыл реку.

"Будут танки переправляться!" -- догадался лейтенант. Он перенес огонь

и стал стрелять по дымовой завесе. Он не видел ничего, кроме густого белого

дыма на реке, и все же стрелял и стрелял наугад, долго и ожесточенно. Через

несколько минут показался первый неприятельский танк. Он выполз к нашим

окопам и на несколько секунд остановился, как бы присматриваясь. Но эта

остановка оказалась для него роковой. В танк впились сразу же три. снаряда,

выпущенные из орудий старшего лейтенанта Гунько. Неприятельский обстрел не

ослабевал. Вышло из строя одно орудие, но остальные не были еще повреждены и

продолжали вести огонь. Возле них суетились артиллеристы, У лафетов быстро

росли горки дымящихся снарядных гильз. Лица солдат почернели от пороховой

копоти. Появились убитые и тяжелораненые. Многие работали у орудий с наспех

перевязанными головами и руками. Они не хотели уходить в санчасть. Да в

таком аду это, пожалуй, было и невозможно.

Тяжелая немецкая артиллерия перенесла огонь на ближние тылы дивизии, и

Гунько впервые за два часа артиллерийской дуэли увидел впереди себя клочок

неба и в этом клочке много самолетов. На какую-то долю минуты мелькнула

радостная мысль: "Наши. Переправу громят!" Самолеты висели над переправой

врага непрерывно. Густое аханье бомб докатывалось до батареи. Гунько

оглянулся назад -- зачем, он и сам бы не мог ответить, -- и увидел

штурмовик. Он летел низко, кометой скользил над самыми вершинами деревьев,

таща за собой огненно-красный шлейф. "Подбили, сволочи!" -- горько подумал

офицер и как раз в эту минуту услышал близкую ружейно-пулеметную стрельбу.

Немецкие пули повизгивали над батареей. Из окопов выскочили в контратаку

советские пехотинцы. "Ура-а-а-а..." -- полилось навстречу бежавшим от