Солдат третьего тысячелетия

Вот уже прошли новогодние праздники, а задача не решается. И отчаяние вперемешку с мыслями, что он никому не нужен, что он лишний в этой жизни, начинают овладевать им все больше и больше. Вот уже несколько дней он просто не выходить на улицу, не встает с дивана, уткнувшись лицом в подушку. И уже завидует другу, так быстро ушедшему из этой жизни, от всех земных проблем. Жалел себя, такого неудачливого, и, кажется, уже был готов все решить разом и навсегда. Потом психовал, ругал себя последними словами, понимая, что безделье ни к чему хорошему не приведет. Наконец сбросил с себя оцепенение хандры и начал себя истязать ежедневной зарядкой, с элементами боевой спецтехники, подкорректированной под свои физические недостатки. Он отлично помнит, в каком мире живет, где его поджидает немало конкретных неприятностей и бед, и если не огрызаться, то все может закончиться очень быстро и плачевно. Василий просчитал свое житие – бытие за последние полгода и пришел к выводу, что его расслабляет, делает неуверенным теплое жилье, вот эта маленькая комнатка, в которой хочется забаррикадироваться и не высовывать носа. Сидеть в теплой «конуре», отгородившись от всего мира, что он фактически последний месяц и делает. До жуткого озноба не хочется выходить на темную, холодную улицу, сулящую одни неприятности. И так хочется отсидеться, отлежаться, уговаривая себя, что до теплой весны совсем недалеко. А коли диагноз поставлен, то с завтрашнего дня он начинает новую жизнь, в которой улица и люди должны стать неотъемлемой частью его бытия. Теперь он ежедневно с девяти утра и до семи вечера будет проводить на улице, искать работу, и этот сам поиск станет закалкой.

Сказано – сделано, но на улице зима, и Василий всем своим существом чувствует холод улицы, и, кляня все на свете, откидывает теплое одеяло, настраиваясь на испытания, хоть и маленькие, но не становящиеся от этого терпимыми. Завтрак аскета – пол-литра горячей воды и кусок хлеба, и не потому, что в доме нет еды, он на нее сегодня еще не заработал, такая у него установка на первое время. Зимний камуфляж под ремень, все затянуто и подогнано, можно выходить. Онищенко задерживается у зеркала, и, не надевая шапки, долго – целую минуту – всматривается в свое отражение. Оно ему не нравится, хотя все вроде бы при нем, не считая, конечно, левой руки, о чем прямо кричит пустой рукав, заткнутый за ремень. И лицу не помешало бы большей округлости, а то слишком резко выпирают скулы и губы сжаты в одну полоску, просто не верится, что их может разлепить улыбка. И, наверное, надо отрастить волосы и подстричься по моде. Все можно, но это смажется и забудется, а в памяти тех, с кем он сегодня столкнется – встретится, останутся только его глаза, от пронзительного блеска которых люди стараются поскорее увести взгляд. Ему и самому не нравится свой немигающий в упор взгляд, и тоже хочется отвести глаза от своего зеркального отражения. Ну, отводи – не отводи, нравится – не нравится, это дело десятое. На сегодня задача простая, которая будет повторяться изо дня в день, пока не появится результат. Василий открыл дверь, вздохнул полной грудью теплого комнатного воздуха, и с тоской в груди шагнул в темный провал коридора. Щелкнул замок, и он остался наедине с холодом и этим темным коридором малосемейки, таким нескончаемо длинным, каким будет сегодняшний день. Всего пять шагов от двери – и он включается в дневную жизнь, и сразу забывается теплый уют квартиры. Он шагает по этому бесконечному тоннелю грязному и вонючему, освещенному всего двумя лампочками, загроможденному ящиками под картошку и прочим хламом. И как ни странно, этот коридор помогает своей неухоженностью и грязью быстрее втянуться в сегодня, быстрее влиться в ритм города, в его пугающе холодные и безразличные ко всему улицы. На остановке трамвая люди, и среди них уже легче, уже не так остро чувствуется свое одиночество и ненужность, вроде и тебе надо куда-то спешить по делу. Люди едут на работу, а он проедет в этом трамвае полный круг маршрута, и только рассвет начнет сереть, он выйдет на центральном рынке. И пока там нет покупателей, пока идет предпродажная подготовка, заставит себя обойти все ряды, здороваясь с продавцами, хозяевами торговых точек, предлагая себя как работника. А получив везде отказ, через час снова окажется в трамвае, но уже другого маршрута. Снова часовая поездка, чтобы дать отдых раненой ноге, и снова рынок, но уже на другом конце города. То же хождение по рядам и тот же результат. А время подходит к часу дня, и он заслужил хлеба и тепла, выполнив дообеденную норму.