Солдат третьего тысячелетия

Но через неделю на одно из агентств по продаже недвижимости было совершено разбойное нападение. Трое в масках в конце рабочего дня ворвались в помещение агентства, избили до полусмерти четырех сотрудников, включая одну женщину. Выгребли из сейфа все наличные деньги, а хозяина этой конторы так ткнули головой в этот самый сейф, что он, наверное, навсегда останется клиентом психушки. Уж больно радостная улыбочка светилась на его лице, когда очухавшиеся сотрудники навестили в больнице своего шефа. А еще через неделю в одной из больниц умер охранник этого же агентства. Вечером, недалеко от его дома, встречный мужик неожиданно резко ударил правой ногой и попал точно в печень. Кто, за что – милиция сильно не выясняла, эти конторы недвижимости сами рассадники криминала, вот что посеяли, то пусть и жнут. Пусть сами выясняют, кому так сильно досадили, сами пусть утрясают свои внутренние разборки. Ведь по стране триумфально катится криминальная революция, идет активное накопление первичного капитала во всех слоях общества, а милиция даже не в силах фиксировать все преступления, не то, что их раскрывать, – золотое время уголовщины. В общем, все пока поутихло в высотной малосемейке, пришло в состояние мирного равновесия. Так же тихо и спокойно прошло лето и часть осени, а в конце октября занемог Петрович. Недельку помаялся, глуша водкой боль в правом боку, и в одну из ночей тихо, без стонов отошел в мир иной. Утром, глядя на бескровно – желтое лицо друга, Василий вдруг четко осознал, что этот человек был, наверное, ему самым родным в его короткой жизни, не считая, конечно, матери. Онищенко видел много смертей и это не вызывало в нем особых эмоций, но сейчас просто захотелось заплакать, как тогда на похоронах лейтенанта Катышева. Плакать хотелось, но слез он выдавить не смог. Сидел над другом, закрыв лицо руками и утробно подвывая, как зверь, в тоске и боли.

Потом суета похорон, где все, кто как то причастен к этому, стараются урвать от чужого горя свой кусок навара, выраженного водкой и рублем. Похоронил друга достойно, по-человечески, оформил квартиру на себя и остался без копейки денег, с почти годовой задолжностью по квартплате. Попытался разжиться материальной помощью в своей конторе и военкомате, и, как всегда, впустую. К гаишникам не стал соваться, они и так здорово помогли с похоронами, да и какое он к ним имеет отношение. Да и ходил то он по всем этим конторам скорее, чтобы отвлечься, чем за результатом.

На него снова напали тоска и отчаяние. Не хотелось одному оставаться в четырех стенах, как и не хотелось их покидать, выходить к людям. Теперь он понимает на каком рубеже, в каком состоянии люди начинают тянуться к рюмке.

В одном из офисов квартирно-эксплуатационной части, куда он приписан для получения всех благ, включая квартиру, на него смотрят уже с явным раздражением. С ним всегда беседует строгая дама, специалист по работе с личным составом, красивая и фигуристая. Василию не нравится, как она на него смотрит. Она не видит в нем мужчину, воина из крутого подразделения, покалеченного в мясорубке войны. Он для нее просто инвалид, докучающий одним и тем же. А когда красивая женщина смотрит с брезгливой жалостью – это здорово скребет по душе, тем более, что ты и в самом деле инвалид. Онищенко помнит, как она горячо уговаривала его уехать в дальний гарнизон, где вал квартир после расформирования какой-то части, где свежий воздух и шикарная природа. Как настойчиво подсовывала бумагу, мол, распишись, что отказываешься от жилплощади в той тьме тараканьей. У него хватило ума не поехать и ничего не подписать, а вот в душе злость осталась на неприкрытое жульничество. Этим лишь бы сбагрить, отправить к черту на кулички, в вымирающий поселок, где будет квартира, и где нет работы, и где один фельдшер на все случаи жизни. Все это вспоминается постоянно и ранит душу, натягивая нервы струной.

И вот очередной прием у этой красавицы. Она снимает ксерокопию с записки майора Сердюка, наверное, уже в десятый раз. И в десятый раз горячо убеждает, что скоро все будет: и награда, и пересмотр пенсии, ведь они отсылают его бумаги на самый «верх». Всего-то надо подождать полгода, и, пожалуйста, раньше не надо сюда приходить. Не надо отвлекать, ведь у них так много работы. И Онищенко напрягается до предела от этого вранья, ничего не может сказать в ответ на эти убедительные слова. А вот что он уже имеет жилплощадь, то вот здесь распишитесь, пришлось вас в другой список очередников перевести. Смотрит с сожалением и не говорит, что фактически он выброшен из очереди на получение нормального жилья. И уже никогда не улучшит свое житие – бытие, так как бездомных военных очень и очень много.