Союз нерушимый

Так что в нынешней реальности особи, подобные не выросшему из пелёнок, но привыкшему к сосанию, «гению», если и водились где, так только и исключительно в рассаднике демократии — Британии. Советский Союз подобной напасти был лишен и поэтому в коллективе, который руководство института вынудило-таки Пантюшина взять под своё «командование», работали нормальные молодые ребята и девчонки. А какая может быть скука в коллективе, средний возраст в котором 22 года? Назывался этот коллектив «опытным участком». Пантюшин вообще в своё время на реорганизацию структуры института отреагировал удивлённо — радостно. Поскольку там, на верху, умные люди решили не изобретать велосипед, а взяли за основу конструкцию, прекрасно оправдавшую себя в производстве — структуру производственных участков. А почему нет? Для чего организуется производство? Для получения результата в виде изделия или другой нужной людям продукции, которая улучшает им жизнь или приносит пользу государству. И если научный институт организуется с той же целью, то стоит ли придумывать для него другую структуру? Вот если целью «науки» сделать объедание государства путём высасывания из пальца какой-нибудь генетики, тогда да, и организация и структура должны быть сугубо специальными, особенными. Скажите, с какой целью некто Вавилов мотался по всему свету, транжиря государственные деньги, которые можно было потратить на что-то более полезное? Ах, он составлял свои гомологические ряды? А для какой надобности, позвольте спросить? Вот, например, ботаник, географ и академик Комаров без всяких там многолетних экскурсий по миру за государственный счет в то же самое время начал составлять многотомник «Флора СССР». И цель этой работы была обозначена очень точно — с целью хозяйственного использования дикорастущих растений. Что показательно, результат этой работы начал проявляться через два-три года. После того, как сотрудники Комарова вначале практически показали, а потом рекомендовали для использования в т. н. зонах рискованного земледелия, к которым можно отнести большую часть территории СССР, целесообразность использования кустистой пшеницы. А новые, более продуктивные сорта, выведенные без помощи «продажной девки», а только на основе научной добросовестности? Поэтому ничего удивительного не было в том, что когда Комарову была поручена реорганизация Академии наук, он не стал отказываться от структуры, доказавшей свою результативность. Кстати, а где тот самый ранее упоминавшийся Вавилов? Да, собственно, выполняет работу по своим силам и способностям — работает агрономом в Сибири. Вполне доволен своим положением и занятием. А наукой занимаются другие люди, настоящие учёные. Прекрасно понимающие, для чего вообще существует наука.

Отодвинув от стеллажа массивный стул, Пантюшин достал с полки папку с бумагами и, сунув её подмышку, двинулся к выходу. Дверь за ним, когда он вышел в коридор, с мягким чмоканием, похожим на поцелуй, закрылась и громко мяукнула. «Да-а-а, начальник. Не догружаешь ты сотрудников, если у них время на баловство остается. Хотя… Сам-то, сам. Вспомни, кто в своё время «любимому» начальнику стол эпоксидной смолой без отвердителя намазал? И что, сдать тему это помешало? Так что, друг ситный, ты щёки не надувай, а радуйся. У тебя же такие мозги собрались, что только и радоваться. Один Прохоров чего стоит». Занятый такими мыслями, Пантюшин поднялся на второй этаж и вошел в приёмную директора. Поймал молчаливый кивок Зиночки и открыл дверь директорского кабинета.

В кабинете Углов был не один. Вдоль стола для планёрок на простых неудобных стульях сидели трое — худой и даже на первый взгляд несуразный человек в клетчатом пиджаке, какой-то мордатый тип в «сталинке», судя по всему партийный или советский чин, и моложавый подполковник-лётчик со следами ожогов на лице. Пантюшин, войдя в кабинет, остановился и замер, недоуменно глядя на директора.

— Не стой в дверях, Андрей Васильевич. Устраивайся, где удобней, разговор будет долгий. Вот, товарищи. Позвольте Вам представить изобретателя и создателя той самой хитрой машины, о которой я Вам рассказывал. Пантюшин Андрей Васильевич, начальник нашего опытного участка. И поскольку он как всегда со своей любимой папкой, ответить на Ваши вопросы сможет полно и основательно. С чего начнем?

Первым на Пантюшина уставился мордатый. Видимо, привык играть первую роль. Зачем-то постучал пальцем по щеке и, прокашлявшись, спросил:

— Скажите, товарищ Пантюшин, а почему Ваша машина называется локатором подповерхности? Что это за подповерхность, которую следует лоцировать?

Андрею еле удалось сдержать едва не вырвавшееся фырканье, грозившее превратиться в откровенный смех. Во вопрос первостепенной важности! Сделав вид, что запершило в горле, Андрей кашлянул пару раз и, состроив внимательное выражение лица, со всей серьёзностью ответил:

— Поверхностью называется то, что мы видим. А то, что мы не видим, находится под тем, что мы видим. Поскольку видим мы, поверхность, значит, не видим мы то, что находится под ней. Стало быть, подповерхность.