Союз и Довлатов (подробно и приблизительно)

Несколько лет им делал журнал, чтоб не сидели там под развесистым интегралом. Это было как безумие, все стали писать о теории относительности, о квантовом распаде, о молекулярном строе – в общем, обо всем, что модно, не очень понимая, что это такое. Все сочиняли, писали о физиках. Это требовало какой-то руки корректорской. Вот я вел этот журнал. Не вел. Вели его Даниил Семенович Данин и Галина Борисовна Башкирова. Они собирали, а я, так сказать, уже внутри все утрясал. Тем не менее именно поэтому я издал пять книг.

Первая «Прямая линия». Четыре книги я издал за счет того, что я редактор. Тогда это не называлось коррупцией, считалось, что, если человек работает в издательстве, он может нечасто, но все-таки издавать свои книги. Это поощрялось. Там все издавались, я не был один такой. Я был белой вороной в другом смысле – я много писал. Я довольно быстро рос. У меня были и слабые вещи, но каждая написанная слабая вещь, если я ее публиковал, она становилась чем-то. Да, тебя не читали так, как журналы, тебя не знали, но это была маленькая лаборатория. Ты сам уже знал, что ты опубликуешься.

В данном конкретном случае повезло Маканину и в итоге русской литературе. Но на фоне единичного маканинского везения судьбы других молодых авторов выглядели печально. Многие застревали в положении вечно начинающих. На них элементарно не хватало ресурсов: журнальных, издательских. В таком положении оказался и Довлатов. Редкие публикации отдельных рассказов и рецензий не решали проблему вхождения в профессиональную литературу, а отодвигали саму возможность. За семь лет литературных занятий не состоялось ни одной заметной журнальной публикации. Самой известной так и остался тот самый первый рассказ в «Крокодиле», вызвавший волну гневных писем трудовых коллективов Армении. Но и тот скандал потух, не дав ничего автору. Два рассказа в коллективных сборниках прошли незамеченными. В этой ситуации игра на выигрыш по очкам уже не имела большого смысла. Какие-то шансы могли появиться только после выхода книги. В Ленинграде на это Довлатову рассчитывать было бессмысленно. Он числился по разряду второсортных сочинителей, обивающих пороги редакций с рукописями, которые никто даже не собирался рассматривать. Редкие публикации – рецензии или «юмор на последней странице» – только подчеркивали его принадлежность к литературным неудачникам. Писательское сообщество воспринимало их не в качестве первых шагов молодого таланта, а как предел возможностей неудачливого автора. В рассказе «Поплиновая рубашка» (сборник «Чемодан») Довлатов рассказывает очередную версию знакомства с женой. С целью произвести впечатление на девушку герой ведет ее в Дом литераторов:

Я был уверен, что встречу какую-нибудь знаменитость.

Можно было рассчитывать на дружеское приветствие Горышина. На пьяные объятия Вольфа. На беглый разговор с Ефимовым или Конецким. Ведь я был так называемым молодым писателем. И даже Гранин знал меня в лицо.

Но перспективный статус «молодого писателя» перечеркивается автором многотомной ленинианы Данчковским:

Я, понизив голос, шепнул Елене Борисовне: