Не успели мы занять столик у окна, как подсели два брата – Тодик Минский и Додик Киевский. Оба уже навеселе. Выглядели они довольно вальяжно: оба невысокого роста, с брюшком, коротко подстриженные, бородатые. Тодик Минский в серой тройке с синим галстуком, а Додик Киевский в синей тройке с серым галстуком. Первый писал длинные и скучные повести, второй – короткие скучные новеллы на деревенские темы. Братья были знамениты еще и тем, что один из них записался в паспорте русским, а второй – евреем. Когда они были вместе и навеселе, то нередко заводили разговоры, потешавшие присутствующих в кафе. Тодик Минский – он был по паспорту русским – резко критиковал родного брата за язык его рассказов, дескать, он обедненный, будто это перевод с иностранного, в ответ на что Додик Киевский – и по паспорту, и по рождению еврей – похвалялся, что он подражает лучшим образцам западноевропейской литературы, в его новеллах нужно искать скрытый подтекст…
Лейтмотивом титанических столкновений писательских кланов являются две мысли: спасет ли русскую литературу Андрей – герой Козлова, и получит ли он новую квартиру? Как понимает читатель, эти проблемы связаны намертво. Вся борьба писателей сводилась к отстаиванию личных прав материального толка и покушению на небогатые литературнополиграфические ресурсы (премии, звания, должности в редакциях, издания книг).
В гораздо лучшем положении находились авторы из союзных республик. Их издавали на регулярной основе, заполняя графы «развитие национальной литературы». Требования «трудовой практики» авторов, обязательной идеологической нагрузки текстов были смягчены или даже отсутствовали. Если брать Эстонию, то в это время там взошла звезда Яана Кросса. Писавший в 1950-1960-е годы стихи, Кросс переключился на прозу. Его первые прозаические вещи выходят в конце шестидесятых. Уже в 1971 году его избирают главой Союза писателей Эстонской СССР. В виде «трудовой практики» ему зачли почти десять лет лагерей и сибирской ссылки. Кросс писал исторические романы с подтекстом: критика императорской России рождала понятные всем аллюзии. Супружеская чета Бээкманов – Владимира и Эмэ – писала тексты, в которых советская критика благожелательно отмечала «антивоенный пафос», «тревогу о будущем в эпоху НТР». На «большой земле» подобное называлось несколько иначе: аполитичным пацифизмом или неверием в созидающую силу разума. Книги эстонских авторов не только регулярно издавали, но и переводили на русский язык тиражами, позволявшими прибалтийским писателям вести независимый образ жизни. Вот как Михаил Веллер – знакомый нам автор мемуаров о Довлатове – описывает свой визит в дом Бээкманов:
Я явился в их дом с опозданием почти на час (это в пунктуальной Эстонии!), небритый, простуженный, с грязным носовым платком, воняя сигаретами «Прима». Дог бегал меж голубых елей под достойным двухэтажным домиком в фешенебельном пригороде. Хозяин вышел навстречу в белой сорочке с бабочкой. Хозяйка была в черном платье типа коктейльного от Шанель. Я был уместен на этом мини-рауте, как чесотка при молитве. Скатерть была камчатной, кофейник – серебряным, конфеты – импортными (в советские времена!). Хозяева держались с ровным дружелюбием подлинных аристократов.