Содом и умора

На улице уже светлело. Марк стучал ботинками, явно намереваясь высечь из асфальта искры. Небо вдруг ответно загрохотало и тут же хлынул дождь.

Марк пугливо прикрыл голову дареной бутылкой. Кирыч сделал вид, что дождя не существует. А я исполнил то, что собирался сделать еще две недели тому назад. Завизжал в унисон грозе — всего лишь второй в этом году.

ХУК

«…Кто-то марки собирает, кто-то фантики, — лениво размышлял я, лежа на колючем одеяле. — Я обожаю обставлять себя литературными героями. Вот кто такой Кирыч? Сорокалетний дядька с пузом? Ничего подобного! Он — Карлсон, который уже не шалит, но в любой момент может отмочить такое, что мало не покажется. Жаль, все реже случается. Стареет. Хотя я тоже до старости хотел бы прыгать, как Пеппи Длинныйчулок, но рыжина осталась, а резвость — уже не та. И вообще, стопроцентного попадания в образ не бывает, это любой станиславский скажет. Вон тот парень, например. Лежит себе, как опрокинутый комод. Солнцу жмурится. А если приглядеться, да фантазию задействовать, то из него можно вылепить что угодно. Лорда Ашенбехера, например! Ох, знать бы из какого сора…».

Чтобы сосед не заметил моего интереса, я спрятался за книжку — тот самый детектив, в котором Ашенбехер расследует убийство в замке — и принялся за операцию.

«Лишнее мясо убираем, — думал я, — „О“-образные ноги выпрямляем и удлиняем. Лоб делаем повыше и по-белее. Бейсболку — прочь. Не барское это дело, бейсболки носить. Нос вытягиваем в перпендикулярную горизонту прямую. Глаза оставляем, как есть — небольшие, слегка припухшие. Излишняя красивость нам ни к чему, он ведь ирландец и вообще вырождающаяся аристократия… Готово! Приземистый комод превратился в изящную этажерку!».

— Чего жмешься! В кусты сходи, — сказал новоиспеченный Ашенбехер, лениво, едва открывая рот.

Он сдернул бейсболку, открыв ухо, напоминающее вареник. «Боксер», — расстроенно подумал я. Этажерка, которую я мысленно смастерил, тут же начала оседать, корячиться во все стороны и вернулась в прежнее состояние — комод «IKEA». Как его ни малюй — слишком практичный, чтобы быть красивым…

— Я не могу… — взвыла бормашиной его соседка. — Там видно все.

Барышня была совсем некстати. Аскету Ашенбехеру подруг не полагалось. Тем более таких — расхоже красивых. Высоких и тощих. Бедро старательно отставлено. Волосы цвета «прелая солома», местами перекрашенные в золото. Манекенщица, вне всяких сомнений. Модель — «вешалка». Правда, не от «IKEA», а фирмы классом чуть повыше — «Habitat», например. Да, ну ее.

Я собрался продолжить чтение, но, перевернул страницу, чертыхнулся.

— В следующий раз буду читать первым, — сказал я.

Книга была изгажена, измызгана так, словно была поваренной. Читая 204-ю страницу Марк ел что-то жирное… Я понюхал жирное пятно. Так и есть. Рыба.

Кирыч мялся у реки, то ли стесняясь своей белотелости, за два дня отпуска еще не успевшей покраснеть и облупиться, то ли боясь воды — не слишком ли холодна.

Марк меня не замечал, увлекшись самодемонстрацией. Приняв горделивую позу, он поводил головой. Новые солнечные очки бликовали. В них он был похож на гигантскую муху.

До марусиной красы никому не было дела. Берег, сложенный из бетонных плит, был для лежания малопригоден и потому почти пуст. Кроме крикливой вешалки и ее комодообразного спутника поблизости никого не наблюдалось.

— Не понимаю, как ты терпишь, — зазвенела девица зубной болью в ухо-вареник. — Арбуз мы вместе кушали…

— Я купнулся, — хохотнул парень, грузно переваливаясь с живота на спину.

— А? — переспросила она. — А! — понятливо тряхнув соломенными волосами, спутница комода вскочила и легко побежала к воде.

Для вешалки она была даже слишком грациозна.

— Черт знает, что, — вполголоса произнес Марк, все это время соседей будто бы не замечавший. — Никакой культуры у людей…

— Точно, — сказал я. — Жрут люди рыбу, а потом от нее на книгах пятна остаются.

Марк поджал губы, а я опять уткнулся в книгу.

Вскоре мы с лордом Ашенбехером выяснили, что главная улика — платок с монограммой «S» — принадлежит мисс Сенс, а ее на балу не было: она сказалась больной и вполне могла подсыпать сэру Агли яду в графин на ночном столике…

— А я-то, дура, все понять не могу, почему в речке вода грязная, — нахально встрял Марк в повествование. — Никакой совести у людей.

— За языком следи. Не дура, а дурак, — автоматически поправил я, желая, чтобы Марк оставил нас с Ашенбехером в покое.

— Вы мне мешаете! — послышался визг, озвучивая мои мысли.

День для расследований в замке был сегодня явно неподходящий. Я оглянулся на реку.

Из воды торчало две головы. Одна — подальше — принадлежала худосочной девице. Другая — Кирыч — стремительно к ней приближалась.

— Гребите отсюда! — крикнула она.

«Можно бы и повежливее», — мысленно возмутился я.

— Эй, фью! — сказал парень. — Слышь, отвали от нее.

Разомлев на солнце, комод грозил вяло, без особой охоты.