Содом и умора

Впрочем, бояться мне было нечего. На меня смотрели, как на стенку — безо всякого выражения. Я поежился: «Меня нет! Я не существую!». Схожее ощущение дискомфорта я испытал два года назад под Новый год, когда по ошибке забрел на вечеринку для лесбиянок.

Зато Кирыч, кажется, мог играючи наставить мне рога. Его стать, упакованную нами в кожу, оценивающе разглядывал каждый второй. Один товарищ, ряженый ковбоем — клетчатая рубаха, остроносые сапоги — сделал Кирычу «чииз». Зря старался. По иронии судьбы, Кирыч — единственный из нас троих, кого подобный сорт мужчин оставляет совершенно равнодушным.

— Я бы с собой не спал, — объяснил он как-то свою жизненную позицию.

А я думаю, что Кирыч сам не знает, чего хочет. В мужчинах он ценит упрятанную женщину: талия, длинные ноги… А в женщинах?

Кирыч не любит рассказывать о своей прежней гетеросексуальной жизни. Но кое что мне известно. Я как-то видел фотографию, на которой он, еще стройный, обнимался с девицей, похожей на метательницу ядра. На обороте было написано: «Я и Римма». Пояснения Кирыча лишь еще больше разожгли мое любопытство:

— Бывшая невеста, — нехотя признался он тогда.

Что-то мне подсказывает, что секс у них вряд ли был (особенно, если учесть те времена, когда его вовсе не было). А может, случилось раз, и Кирыч, как порядочный мужчина, позвал ее под венец. Риммочка посмеялась над его честностью и вскоре вышла замуж за какого-нибудь капитана дальнего плавания. С той поры Кирыч, униженный и оскорбленный, переключился на отроков, с одним из которых в мире и согласии живет по сей день. Спасибо тебе Римма, за душевную черствость!

Мои раздумья прервал грубый толчок.

— Чего ты на них так уставился? — зашипел Марк.

Я сфокусировал взгляд и обнаружил неподалеку двух дюжих юношей, стоявших в обнимку. Их улыбочки ничего хорошего не предвещали. Впрочем, друг на друга они тоже поглядывали без особой любви. Казалось, что сейчас один схватит другого за ремень и со всего размаху шмякнет об пол. Вот она, «медвежья любовь» наяву.

— Спортсмены, — уважительно отозвался Марк.

— Или грузчики.

Точно таких я видел недавно в магазине — они таскали ящики с «кока-колой» и громко матерились.

— Не думаю, что эти здоровяки способны поднять настроение нашему юбиляру, — сказал я. — С таким же успехом мы могли бы пойти в спортзал. Кстати, для здоровья было бы полезнее. Где твои толстяки, лучащиеся счастьем и довольством?

Марк меня не услышал. Он рассматривал свои часы и беззвучно шевелил губами. Когда стрелки добежали до одной, лишь ему ведомой, отметки, Марк утвердительно тряхнул кудрями и, с нежностью глядя на Кирыча, прочирикал:

— Поздравляю с днем рождения! Желаю счастья в личной жизни, Пух!

Я взглянул на часы: полночь. Наступило лето. Сороковое лето Кирыча — моей самой большой любви (потому хотя бы, что более упитанных экземпляров в моей недлинном дон-жуанском списке не значилось).

Я поднял бутылку пива с намерением тоже сказать что-нибудь проникновенное, но слова, вертевшиеся на языке куда-то подевались. Неприятно разоряться перед человеком, который явно не настроен тебя слушать. Юбиляр со стаканом газировки в руках был взволнован, но отнюдь не потому, что разменял пятый десяток. Его взгляд был прикован к одышливому субъекту, занявшему собой всю двухметровую скамейку.

— Молодец! — шепотом сказал я Марку. — Я бы ни за что не догадался так наглядно показать Кирычу его светлое будущее. Теперь мы точно перейдем на морковь и свеклу, как кролики.

— Самое главное еще впереди, — радостным шепотом ответил Марк, приняв мою похвалу за чистую монету.

Марк слышит только то, что ему приятно. Даже если его назовут «доброй сволочью», то он примет это за комплимент.

В толпе танцующих образовалась плешь. В центр ее с микрофоном вышел крепыш в кожаных штанах с дырой на заду, из которой топорщились джинсы. Он объявил о том, что мечтой каждого, из собравшихся здесь, является титул «Медведь года», о том, что все спят и видят себя в «медвежьей короне», но достаться она может лишь настоящему медведю.

«Надо полагать, под занавес вечеринки он в качестве победителя предъявит топтыгина в клетке», — додумать эту мысль я не успел, потому что ведущий начал по списку вызывать претендентов, которые пожелали принять участие в конкурсе, заполнив какие-то анкеты в Интернете.

— Номер первый! Сэм! — прокричал он.

От стены отлепилась огромная фигура. Бритый череп вспыхивал огнями, которые испускали фонари под потолком. Микроскопическая жилетка, одетая на голое тело, не скрывала рыжеватого меха. За ним последовали «номер второй», «номер третий»… Было похоже, что конкурсантов выпускали на одном заводе: шерстяная груда оплывших мышц. Впрочем, присмотревшись, можно было заметить и различия. Например, у «номера пятого», назвавшегося Алексом, на спине было больше волос, чем у меня на голове. Его было легко представить с копьем в руке, преследующим мамонта. Он бесшумно скользит по лесу, на чреслах лишь драная шкура… «Алекс — повелитель мамонтов», — дал я ему прозвище.