Содержанка для президента

Это не те удары, от которых можно потерять сознание, не побои… именно унижение, какое-то едкое ощущение, и от него хочется плакать, хочется раствориться и исчезнуть. Но уже следующий шлепок заставил передумать и понять, что боль становится сильнее.

— Хватиииит!

— Нееет! Не хватит! Когда я говорил тебе молчать, ты не молчала! Ты продолжала орать свой бред! А теперь покричишь уже для меня! Запомни… мне насрать на то, как ко мне относятся! И да! Я все и всех могу купить! И мне это нравится! Слышишь? Нра-вит-ся! Потому что это власть!

Его ладонь была тяжелой и сильной, и каждый удар отзывался обжигающей болью в ягодицах и унизительным ощущением беспомощности, какого-то едкого стыда.

— Любовь проходит, а страх — никогда! И я предпочту, чтоб меня боялись!

Он шлепал и приговаривал, за что… О, Боже! Неужели я так много натворила! Пусть прекратит! Я больше не выдержу… мне больно и ужасно обиднооо стоять вот так коленями на ковре со спущенными трусами и задранным платьем и получать по заднице, как… как… я даже не знала, как кто. Из глаз лились слезы, я ерзала, я кусала покрывало и всхлипывала. Каждый шлепок сотрясал мое тело, и щека терлась о покрывало, я жмурилась и шмыгала носом.

— Хватиииит. — молила в очередной раз, мне хотелось приложить лед к ягодицам, опустить их в прохладную воду, хотелось, чтобы это прекратилось.

— Хватит? — задыхаясь переспросил над моим ухом, — Попроси прощения, маленькая дрянь!

— Проститеее… — пропищала я, радуясь передышке и чувствуя, как горит кожа после этих унизительных шлепков.

— Не так! А прости меня, пожалуйста, Петр, и трахни меня! Давай! Проси!

— Нет!

— Нет?

— Да… дадада… прости меня, пожалуйста, Петр, и… и трахни меняяя, — заливаясь слезами и чувствуя себя полным ничтожеством.

Рука легла мне на ягодицы, и я испуганно дернулась, но он больше не шлепал, а осторожно провел по воспаленной коже ладонью, едва касаясь, опускаясь ниже к промежности, раздвигая нижние губы и тут же ныряя одним пальцем внутрь лона. Вопреки всему он скользнул очень легко и глубоко, и я сдавила его изо всех сил сократившимися мышцами. По телу мгновенно пробежала волна электричества, как будто во мне одновременно уживались два человека… две меня. Одна плакала от боли и унижения, а вторая ощутила прилив крови к низу живота и нарастающую пульсацию в клиторе. В самом кончике как будто тоненькой иглой извращенного возбуждения.

— Ты мокрая…, — хрипло прошептал мне в затылок, продолжая вдавливать мою голову в кровать, палец вынырнул и коснулся той точки, которая ныла и зудела от жажды прикосновений, обвел подушечкой, слегка надавливая и потирая, и повел вверх, между несчастных ягодиц и снова вниз, скользя внутрь, выныривая и цепляя клитор. От невероятно острых ощущений задрожало все тело, мне хотелось, чтобы его пальцы не скользили, а сосредоточились там, где надо, чтобы дали мне взорваться и разреветься от облегчения, но он продолжал трогать везде, лишь слегка задевая мучительно ноющий узелок, доводя до изнеможения, пока вдруг не сдавил его двумя пальцами, обрывая меня в ослепительно острый оргазм и врываясь в мое тело членом под сильные сокращения стенок влагалища и под мои рыдательные стоны и вскрикивания, шлепая пахом по моим многострадальным ягодицам, все еще пылающим после экзекуции.

Все закончилось быстро. Он кончил через несколько мощных толчков, зарываясь лицом мне в затылок и все еще сдавливая мою шею ладонью. Его гортанный низкий стон пропустил по моему телу еще один заряд электричества, и мне казалось, что я никогда ему этого не прощу… того, как действует на меня, того, как мое тело реагирует на его ласки после такого унижения. Как же я хочу быть к нему равнодушной или ненавидеть его.

Увидела, как презерватив отправился в урну, а Айсберг последовал в ванную, а я так и осталась с торчащей кверху попкой, ноющей от шлепков, и спущенными трусиками. Кое-как поднялась на ноги, натягивая белье и морщась от соприкосновения тонкой ткани с воспаленной кожей. Вытерла слезы ладонями, судорожно вздохнув и шмыгнув носом.

Айсберг вышел из душевой и с ухмылкой посмотрел на меня, откатывая рукава и застегивая пуговицы.

— Пошли завтракать. Я голодный.

В зале он сидел за столом, а я стояла рядом с тарелкой в руках и ковырялась в ней вилкой. Сесть у меня не получилось. Ягодицы горели, ныли и саднили.

— Присаживайтесь, — ехидно сказал Гитлер и подвинул ко мне стул.

— Спасибо, я постою.

Кажется, в квадратных усах спряталась мерзкая ухмылочка, как будто он знал, почему я не могу сесть, и злорадствовал. Когда он исчез за дверьми вместе с подносом, я громко спросила у Айсберга:

— Мои документы у вас? Вы ведь забрали их у отчима?

— Мне казалось, мы сегодня перешли на ты и по имени?

— Забрали? — нарочно не соглашаясь с ним, переспросила я.

— ЗабраЛ!

Раздраженно посмотрел на меня, отправляя в рот кусочек жареного бекона.

— Я хочу их взять и открыть себе счет в банке, куда буду класть мои деньги. Вы ведь будете мне платить, верно?