Нисколько не готовился. Вообще говоря, я берусь за переводы довольно рѣдко и между дѣломъ, и притомъ непрофессіонально, т. е. не изъ денегъ, а въ частныхъ видахъ. Когда-то давно я переводилъ Набокова ради усовершенствованія своего слога и углубленнаго пониманія его сочиненій, т. к. нѣтъ лучшаго способа изучить словесное сочиненіе, чѣмъ честно перевести его на родной тебѣ языкъ. Переводъ романа можно уподобить процессу демонтажа и сборки сложного механизма, съ числомъ деталей близкимъ къ числу составляющихъ книгу словъ, каждое изъ которыхъ должно быть взвѣшено въ рукѣ.
За переводъ «Лауры» я взялся не потому, что высоко ставлю свое искусство, а главнымъ образомъ для того, чтобы устранить возможность легальнаго появленія этой вещи на совѣтскомъ жаргонѣ, который повсемѣстно замѣнилъ собою родной языкъ Набокова (или Михаила Новоселова, или генерала Миллера).
Смотря по тому, что называть «главнымъ дѣломъ». Мое академическое мѣсто доставляетъ мнѣ постоянное жалованіе и перемѣнное удовольствіе: вотъ уже двадцать пять лѣтъ я читаю въ одномъ губернскомъ университетѣ курсы по русской литературѣ (иногда и кинематографу) студентамъ и аспирантамъ. Предполагается, что всякій профессоръ въ нынѣшней Америкѣ занимается научной дѣятельностью (гораздо болѣе важной для его карьеры, чѣмъ педагогическая), которая должна непремѣнно и регулярно приносить печатные плоды. Поэтому я пишу ученыя статьи и книги, дѣлаю доклады и т. д., впрочемъ теперь не такъ часто, какъ прежде, до производства въ ординарнаго профессора, когда это было и практически необходимо.
Но если Вы спрашиваете о моихъ письменныхъ занятіяхъ, внѣ и помимо служебныхъ обязанностей я иногда сочиняю въ стихахъ и въ прозѣ, по-англійски и по-русски, хотя послѣ книжки, вышедшей въ Петербургѣ въ 1998 году, я стиховъ почти не писалъ. Можетъ быть я переиздамъ ее, соединивъ съ кое-какой прозой.
Собственно для перевода этого не требуется: иныя роли легче (или лучше) играть не зная всего сценарія (на чемъ настаивалъ, напримѣръ, Тарковскій). Представить себѣ весь романъ по той трети или четверти, которая была изъ него записана, невозможно именно оттого, что методъ сочиненія Набокова не поддается реконструкціи. Здѣсь къ тому же композиціонная и повѣствовательная стратегія предполагаетъ вставной, внутренній романъ (о чемъ говорить и названіе), что дѣлаетъ всякія предположенія обо всей книгѣ совершенно фантастическими — что впрочемъ не смутило бы голливудскихъ профессіональныхъ поденщиковъ, ежели бы имъ поручили взяться за дѣло. Я только предложилъ считать три карточки (112–114) записью финала романа (и объясняю свою идею въ послѣсловіи). Съ нѣкоторой — весьма, впрочемъ, небольшой — долей вѣроятія можно вообразить, что герой внутренняго романа, Филидоръ Соважъ, телепатически истребляетъ свою не-вѣрную жену Лауру съ мстительной постепенностью, «отъ ногъ до гребенокъ».
Въ томъ же послѣсловіи я указываю нѣсколько. Собственно, «Лаура и ея оригиналъ», въ томъ разрозненномъ видѣ, въ какомъ она была оставлена, чрезвычайно напоминаетъ въ одномъ тематическомъ отношеніи послѣдній напечатанный романъ Набокова «Посмотри на арлекиновъ!»: именно тѣмъ, что и тамъ и тутъ выведены, какъ на смотръ, «другія сочиненія того же автора» (какъ обычно пишутъ на оборотѣ титульнаго листа), но не въ своемъ настоящемъ видѣ, а съ разными смѣщеніями и осмысленными деформаціями.